Набравшись храбрости, Мариам зашла в комнату к Рашиду.

Он курил, лежа на постели.

– А почему бы и нет? – спросил он мирно.

Мариам была сражена наповал.

Все-таки она смутно надеялась, что он будет все отрицать, изобразит удивление, разозлится. Тогда бы преимущество было на ее стороне, и она могла бы попробовать пристыдить его, вдруг бы получилось. А его спокойное признание, деловой тон обезоружили ее.

– Садись, – предложил Рашид. – А то еще грохнешься в обморок и разобьешь себе голову.

Мариам опустилась на стул рядом с кроватью.

– Передай-ка мне пепельницу.

Мариам послушно передала.

Мужу сейчас было уже, наверное, за шестьдесят – хотя точный его возраст был неведом не только Мариам, но и самому Рашиду. Его жесткие волосы давно уже поседели (но по-прежнему густы), шея покрылась морщинами, под глазами залегли мешки, щеки чуть-чуть запали. Со сна он по-стариковски сутулился. Но могучие плечи, широкая грудь, сильные руки, массивное брюхо никуда не делись.

Вообще Мариам казалось, что бремя прожитых лет тяготит его куда меньше, чем ее саму.

– Надо, чтобы все было как полагается, законно, – игриво ухмыльнулся Рашид, пристраивая пепельницу себе на живот. – Что скажут люди? Какой срам, незамужняя молодая женщина у меня в доме! А как же мое доброе имя? А ее честь? Да и твоя, кстати сказать.

– За восемнадцать лет, – сказала Мариам, – я никогда тебя ни о чем не попросила. А сейчас прошу.

Он затянулся и медленно выдохнул дым. – Она не может просто жить здесь, если ты об этом. Я не могу позволить себе кормить ее, одевать и давать крышу над головой. Мариам, я – не Красный Крест.

– Но как же…

– Что «как же»? Ну, что? Она слишком юная, по-твоему? Ей четырнадцать лет. Не девочка уже. Тебе самой было пятнадцать, помнишь? Моя мать родила меня в четырнадцать лет. А в тринадцать вышла замуж.

– Я… я не хочу, – горестно пролепетала Мариам.

– Не тебе решать.

– Старовата я…

– Она – чересчур молода, ты – слишком стара. Что за чушь.

– Старовата я для таких перемен. – Мариам сжала кулачки, да так, что руки затряслись. – После стольких лет ты выставляешь меня на посмешище.

– Не преувеличивай. Все так делают, и ты прекрасно об этом знаешь. У меня есть друзья, у которых по три-четыре жены. Да у твоего отца было три жены! На моем месте любой давно бы уже… взял себе еще.

– Я не даю своего согласия.

Рашид мрачно ухмыльнулся:

– Есть и другая возможность. Пусть убирается на все четыре стороны. Не буду ей мешать. Только далеко ли она уйдет? Без еды, без воды, без гроша в кармане, да еще под пулями. А ракетные обстрелы? Да если бы их и не было, все равно ее моментально похитят, изнасилуют, перережут горло и кинут в кювет! Так будет лучше?

Он кашлянул и поправил подушку у себя за спиной.

– На всех дорогах полно злодеев и бандитов. Уж они своего не упустят. И даже если случится чудо и она доберется до Пешавара, что ждет ее там? Ты представляешь себе, что такое лагерь для беженцев? Люди живут в картонных коробках. Голод, уголовщина, чахотка и понос. А зима не за горами. Схватить там воспаление легких – раз плюнуть. Люди до смерти замерзают, в сосульки превращаются.

Рашид плавно повел рукой.

– Ну, правда, в публичных домах тепло.

Их в Пешаваре полно. Процветают, как я слышал. На такой красотке, как она, хозяин заработает кучу денег. Или ты другого мнения?

Он переставил пепельницу на тумбочку и спустил ноги с кровати.