Пятая печать - Николай Воронцов (2018)

— Я тогда спою Кристину Агилеру, — сообщила Агата в микрофон, прокашлялась и запела, сначала неуверенно, а потом, будто сбросив груз напряжения и робости, во всю силу голоса. Пела она достаточно известную песню, старательно повторяя все интонации известной исполнительницы. В общем, звучание ее голоса Жеке сразу же понравилось. И все эти старательно заученные чужие интонации и высокие ноты в нужном месте были вполне узнаваемы и по этой самой причине наивно хороши. Хотя русский акцент опытному звукорежиссеру привычно резал слух. Да и не слышал еще, по большому счету, Жека нормальных русских исполнителей англоязычных песен. Иногда это звучало очень даже неплохо, но Жека-то знал, что любой, даже едва заметный русский акцент в песне для янки — как красная тряпка для быка. Что ни говори, а за бугром нас не понимают, жутко боятся и ненавидят.

В общем, в попытках петь иностранные песни нет ничего плохого. Все исполнители поначалу пытаются подражать каким-то своим кумирам, отечественным или иностранным, а уж потом обретают свой неповторимый голос и манеру исполнения. Ну, почти все.

Сквозь стекло тон-студии Жеке было видно, что, исполняя песню Кристины Агилеры, Агата старается повторять даже мимику и жесты известной исполнительницы.

— Кто эта девочка? Хороший голос! — вдруг услышал за своей спиной Жека трескучий голос и даже слегка вздрогнул.

Он был настолько поглощен всем происходящим, что от неожиданности сердце его едва не остановилось и не похолодело. Наверное, тоже от неожиданности, он резким жестом вырубил звук, хотя Агата об этом и не знала, продолжая в тон-студии петь песню Кристины Агилеры. Через секунду, когда сердце его снова забилось, Жека после яркого мерцания монитора компьютера и света настольной лампы в темном помещении студии обернулся и попытался разглядеть, кто бы это мог быть.

— Кто тут? — напрягая зрение и вглядываясь в темноту, спросил он и даже спичку изо рта вытащил и бросил куда-то в сторону.

После некоторой тишины, которая свидетельствовала, скорее всего, о том, что неизвестный немного растерялся оттого, что его не узнали, после чего, видимо, не нашел ничего более забавного, как с дьявольской усмешкой в шутливой форме продолжить:

— Я часть той силы…

— Что вечно хочет зла, а совершает благо, — тут же перебил его и закончил фразу другой, более теноровый, хотя и слегка прокуренный какой-то, голос, после чего оба прыснули от смеха.

— Фу ты, черт! Викентий?! Леонид?! Напугали до усрачки! Я даже и не заметил, как вы вошли, — непонятно с чего Жеке вдруг снова сделалось нехорошо, он смутился и махнул Агате пока перестать петь.

— Что за дарование? — выходя из темноты в своем длинном черном пальто и с замотанным в несколько раз вокруг шеи модном шарфе снова спросил Викентий, указав при этом пальцем с массивным стальным перстнем на окно тон-студии. В другой руке этот вычурно-энигматичный человек держал трость с резной черного дерева рукояткой в виде головы черта и мелкими красными камешками у него вместо глаз.

Рядом с ним тут же образовался обладатель прокуренного тенорового голоса, все еще радостный от своей недавней шутки, Леонид — с мятым с похмелья лицом, красными водянистыми глазами и с всклокоченными, хотя и немного редкими волосами, но при этом зато в белом, хотя и не модном уже костюме-двойке под коротким пальто и в ярко-алого цвета рубашке.

Жеке никогда не нравились эти манерные, хотя и достаточно заслуженные деятели культуры, однако вслух об этом он никогда не говорил.

Почувствовав что-то крайне нехорошее в заинтересованном прищуренном взгляде Викентия, Жека встал и инстинктивно загородил собой Агату. Непонятно с чего, вероятно, все от той же недавней неожиданной испуганности, сердце его сильно заколотилось, и даже во рту пересохло.

— Что с тобой? — насторожился Викентий. — Все нормально? Аж позеленел весь. Воздуху здесь, судя по всему, мало.