Нулевой километр - Евгения Стасина (2018)

– Люля, – берет меня за щеки и смачно целует в уголок губ, даже не подозревая, что за эти две недели меня впервые пугает мысль о неминуемом расставании. И горло дерет, от необходимости оставить вопрос сестры без ответа. Потому что прямо сейчас понимаю – я и сама не знаю.

Глава 39

Сегодня такая тихая ночь, что Бирюков наверняка слышит каждую мысль, звучащую в моей голове. Безветренно. Никаких стуков веток в стекло, шелеста листвы, и скрипа болтающейся на ржавых петлях двери соседнего подъезда. Только звезды на сером небе, духота и всеми любимая тишина, которой мне стоило бы порадоваться. Все-таки целый день в компании шумной ребятни… а в ушах не звенит.

– Во сколько завтра твою маму выписывают?

– Не раньше одиннадцати, – отзываюсь и откладываю в сторону маникюрные ножницы, предварительно отрезав болтающиеся концы белой нити. Надеюсь, сработает.

– Первый раз вижу, чтобы венок нитками перевязывали. Это я так отстал от жизни или ты изобрела новый способ? – Максим стоит у меня за спиной и задумчиво почесывает висок. В одних лишь спортивках, с поблескивающими каплями воды на груди и мокрыми волосами, что настойчиво падают на лоб, не желая занимать своего места на макушке. Мне стоит его запомнить, верно? Или лучше забыть, чтобы не пришлось скрывать досады от вида обнаженного Тихомирова, который никогда не станет для меня таким же желанным, даже если усыпит кровать крупными купюрами и уляжется прямо на них.

– Ни то и ни другое. Просто не хочу, чтобы он рассыпался.

– Переплести не пробовала? – бровь его ползет вверх, а уголки моих губ опускаются, стирая с лица и без того вымученную улыбку. Ведь как объяснить? Не скажешь же, что тогда это будет совсем не то, что-то совсем далекое от корявенького подарка младшей сестры. А так каждый стебелек на своем месте, каждый бутон болтается именно там, где и задумывала Айгуль. И пускай глупо, и швейная нить бросается в глаза, зато какая-никакая, а память.

Встаю, аккуратно убираю цветы в коробку из-под конфет и, бережно погладив картонную крышку, все-таки поворачиваюсь к своему любовнику. Нет, не так – к мужчине, которого уже завтра рискую потерять навсегда, как и этих детей, надоедливого кота, что просидел со мной рядом весь вечер и дважды покушался отгрызть головку одуванчика от композиции… Как и саму себя, ведь цельной я уже никогда не буду – поняла это, ерзая от переживаний на переднем сидении оплаченного натурой авто, когда разглядывала теснящихся сзади родственников.

– Собрал вещи? – интересуюсь, и стоит ему кивнуть, без лишних слов дарю Бирюкову свой поцелуй. Или ворую, сейчас меня это мало заботит. Лишь бы не говорить о том, что мы предпримем завтра: не хочу омрачать и без того печальный вечер разочарованием, что любому курортному роману рано или поздно приходит конец, или страхом, что за эту тягу нам обоим придется заплатить. Уж лучше так, в неведении…

– Подожди, – произносит Максим как-то смазано, ведь избавиться от моих жадных губ ему все-таки не удается, и порывается ответить на звонок мобильного, который я нагло вырываю из его пальцев. Отключаю, не глядя, и так зная, что разыскивает его Тихомиров, озаботившийся тем, что любимая игрушка не выходит на связь, и толкаю на диван, чей скрип меня сейчас мало заботит. Так даже лучше. Пусть режет тишину своим лязгом, а я буду слушать и убеждаться, что все происходящее с нами не выдумка. Что я действительно его хочу, а он и впрямь удерживает ладони на моей талии.

Стягиваю простенькую майку со своего тела и отбрасываю в сторону, представая перед брюнетом во всей своей природной красе – если все закончится именно сегодня, пусть запомнит меня такой. Без кружевного белья, кожи, пропахшей элитным парфюмом, без грамма косметики на щеках. Простой Юлей Щербаковой, внезапно открывшей в себе способность любить не за бумажки.