Нулевой километр - Евгения Стасина (2018)

Пасмурно стало. Того и гляди, обещанный синоптиками дождь застанет меня у дверей иномарки, что мой водитель в шортах бермудах совсем не торопится открывать. Стоит, даже не подозревая, как мне хочется запустить в него сумочкой и исподлобья нагло скользит по моему телу своим по-мужски цепким взором.

Нужно было другое платье надеть. Это в цветочек, уж слишком легкомысленное: одни рюши по краю короткой юбки чего стоят… Мне ли читать нотации по поводу внешнего вида?

– В ЦУМ? — вместо того, чтобы хоть как-то оправдаться, Максим, наконец, вспоминает о своих должностных обязанностях. Обходит автомобиль и галантно открывает пассажирскую дверь.

Может, я и погорячилась… Не так уж и плох Костров, хотя бы гадать не приходилось, что творится в его голове: если злю, то задышит громче положенного, если притихну, даже в сторону мою не взглянет, сконцентрировавшись на дороге. А этот как робот — молчит и даже бровью не ведет на очередную блажь, что приходит мне на ум.

– Круассаны привез? — в сторону его не смотрю, предпочитая оценивать двух поборниц морали, что уже шушукаются на скамейке, время от времени бросая любопытные взгляды в нашу сторону.

– Конечно, — произносит и уже протягивает мне бумажный пакет. Сегодня с шоколадом… должны были быть.

– Ума не хватает запомнить название? — пыхчу и выставляю руку, ожидая, когда эта безэмоциональная машина вложит в мою ладонь помятый чек.

Маленькая месть. Совсем крохотная. Не захотел человеческого отношения, получай по заслугам — мотайся на другой конец города, чтобы к десяти утра радовать свою хозяйку выпечкой, к которой я в принципе равнодушна.

– Гадость.

И это я не о чертовых слойках. О ситуации в целом: зачем я, вообще, выкладывалась на полную, ублажая Тихомирова, если вместо долгожданного союзника получила его — Бирюкова, что скорее умрет, чем произнесет хоть слово? Знала бы, припрятала свой лучший комплект подальше, и так яростно не терзала бы мужские губы, ведь, по сути, изменилась лишь оболочка. Возит меня теперь не занудный усач, а немногословный Аполлон, от чьего присутствия атмосфера в салоне отнюдь не улучшилась.

– Ну, простите, — я от неожиданности даже давлюсь, а он и не думает переждать, когда уймется мой кашель. - С шоколадом все разобрали.

– И неудивительно! Вот поэтому ты и крутишь баранку чужой машины — слишком медлительный. Сколько тебе?

Я откладываю десерт, брезгливо стирая с пальцев сливочный крем бумажной салфеткой, и ерзаю на сиденье, желая видеть лицо своего шофера, когда буду высказывать ему все, что во мне накипело.

– Тридцать, максимум тридцать два?

– Двадцать девять.

– Немногим лучше. Один черт четвертый десяток маячит на горизонте, — зачем-то жестикулирую, уже не в силах остановиться. Костьми лягу, но пробью брешь в его обороне: не только ему любоваться моими вмиг покрасневшими щеками, стоило простому шоферюге так демонстративно проигнорировать протянутую ладошку. В жизни так не пылала, а это ли не повод для мести?

– И что мы имеем? На тебе подростковые шорты и оклад в двадцать тысяч, — или сколько ему там платят?

– По-вашему, в этом есть что-то унизительное? Работать водителем?

– Конечно. Мужчину делают мужчиной вовсе не яйца, — философски растягиваю, гордо задрав нос. – И женщины клюют вовсе не на их звон.

– А на что же тогда? – ухмыляется и наверняка жаждет ткнуть себя пальцем в грудь, со словами: «Брось! Именно это вас и привлекает, и я живое тому подтверждение!»