Танго втроем - Мария Нуровская (2012)

На этот вопрос могла бы ему ответить я, вернее, сам писатель – через какое-то время после нашего с Эльжбетой разговора варшавская «Вечерка» поместила на своих страницах воспоминания о нем. Были напечатаны и некоторые фрагменты его писем, в числе прочего – к его последней жене, которая, впрочем, и ускорила его уход, когда отказалась давать ему лекарства, а затем стала причиной гибели его фамильного гнезда – она подожгла их бревенчатую избу. Сама же женщина закончила свои дни в сумасшедшем доме. Вот вам история, достойная пера…

Ведь это мой стиль, я тебя создал, и поэтому ты должна меня любить…

Наверное, я бы не приняла этих слов на свой счет, если бы Эльжбета не рассказала мне о той супружеской паре. И о том, что побывала с Зигмундом в этом уже несуществующем доме, у давно умершего писателя и его жены… Актеры ушли со сцены, декорации сгорели. Конец фильма. Само время закрыло их дело. Но мое еще было открыто, точнее, наше с Зигмундом. У нас была такая же разница в возрасте, как у них. И похожие мысли Зигмунда обо мне – ты должна меня любить, потому что это я создал тебя. «Ведь это мой стиль…» – он никогда такого не писал, но, скорее всего, так думал. А подумал ли он о цене, которую нам придется заплатить? Быть может, я уже плачу…

* * *

Я требовала от нее слишком многого. Старалась убедить, что необходимо преодолевать собственную слабость. А сама что? Моя жизнь распадается на кусочки, и не из-за тяжелых травм, полученных в автомобильной аварии, а скорее потому, что я не в состоянии внутренне собраться, прийти к гармонии с самой собой. Уцепилась за одну-единственную мысль: вот придет она ко мне, и все мои проблемы сами собой решатся. И что мое «Быть или не быть?», как стрелка компаса, отклонится в сторону «быть»…

* * *

Каким же потрясением был для меня тот момент, когда я заметила свет в ее окне… По накалу эмоций это было сродни выигрышу в лотерею. Я так резко затормозила, что моя машина чуть ли не встала на дыбы, и вот уже несусь в сторону калитки. Но в ответ на мой звонок никто не открыл калитку, а свет в окне на первом этаже потух, но так и не зажегся ни в одном из окон второго этажа. Спрятавшись за угол, я ждала. Из дома никто не выходил. А ведь внутри кто-то был.

Наутро, ни свет ни заря, я опять приехала к ее дому, но вела себя более осмотрительно. Машину припарковала в соседнем переулке и затаилась за углом, под защитой фонарного столба. Примерно через час я увидела, как она выходит из дома. Эльжбета была одета во все черное, платок, туго завязанный под подбородком, тоже был черным, на лице были такие же очки. Эти очки мне были уже знакомы. Сохраняя дистанцию, я ринулась за ней и с удивлением проследила, как она вошла в костел. Переждав немного, я тоже зашла в костел. Спустя какое-то время, поискав ее глазами, заметила, что она стоит возле исповедальни. Неужели пришла на исповедь? В голове сами собой всплыли слова: «Всю жизнь грешила, мой отец. Была великой блудницей, лгала, много лет была актрисой и всех прельщала…» Я была чуть ли не в полной уверенности, что в тот момент она произносила именно эти слова. Ну конечно, не явилась на премьеру, потому что ей это стало не нужно. У нее был свой театр, а со Зрителем в этом театре не шла ни в какое сравнение вся публика целого мира… Я смотрела, как она причащается, молится, потом встает с колен и идет к выходу. Из костела я выскочила первой и стояла на площади чуть в отдалении. Площадь была пустынна, она не могла меня не заметить. Эльжбета чуть помедлила на верхней ступеньке.

– Ты все никак не оставишь меня в покое? – враждебно спросила она.

Я молча покрутила головой. Эльжбета спустилась и зашагала по тротуару. Я засеменила рядом с ней.

– Тебе обязательно надо знать, почему я не пришла на премьеру?

– Уже нет, – коротко бросила я.

Она повернула ко мне голову, но ее глаз мне не было видно – их скрывали очки.

– Чего же ты хочешь от меня?