Танго втроем - Мария Нуровская (2012)

Все говорило о том, что Эльжбеты нет в Варшаве. Я, якобы случайно, оказывалась в районе Эльжбетиного дома – теперь это происходило довольно часто. Зигмунд подарил мне на день рождения итальянский автомобиль «фиат-чинкваченто», и теперь я могла обойтись без такси. До этого я велела шоферам, проезжая мимо ее дома, притормаживать – смотрела во все глаза, нет ли света в каком-нибудь из окошек, а потом ехала обратно в центр. Таксистам, должно быть, это казалось странным – на обратном пути они то и дело поглядывали на меня в зеркало заднего вида. Однажды я даже решилась позвонить в калитку дома по соседству. Мне открыл пожилой, поджарый мужчина. Когда я попросила его передать записку его соседке справа, он ответил, что, кажется, она уехала надолго, потому что за домом теперь присматривает ее дочь. Даже выразил готовность дать мне номер телефона «пани Эвуни»: «Ведь вы знакомы с пани Эвуней?» – «У нас скорее мимолетное знакомство», – ответила я уклончиво.

Так значит, она уехала. Куда и на какое время? Эти вопросы оставались без ответа. Обиняками я пыталась выведать что-нибудь у Зигмунда, спросить напрямик боялась – он явно избегал разговоров на тему бывшей жены.

– Где она, один Бог знает, – неохотно ронял он.

– А ваша дочь?

– Не «ваша» дочь, а ее дочь!

И больше ни слова.

Я не раз размышляла, кем же на самом деле была для меня Эльжбета? Определенно, отправляясь к ней с первым визитом, я и не думала о том, чтобы подружиться с ней. Это было бы смешно – молодая жена идет к старой и протягивает руку для примирения. Скорее всего, я шла протянуть руку помощи… Терзаемая странным чувством вины, я не справлялась со своим положением второй жены, ощущая своего рода растерянность, и, быть может, бросилась к ней в поисках одобрения или даже прощения… Конечно же это было наивно с моей стороны, но я вообще склонна смешивать рождающиеся в моей голове фантазии с реальностью. Причем до такой степени, что действительность становится чем-то менее реальным, чем мои вымыслы. Ведь как получилось: я на сцене начала примерять на себя роль, которую играла Эльжбета, знала наизусть весь ее текст и вместе с ней мысленно проговаривала его. И в своем отождествлении себя с ней зашла так далеко, что и вне сцены мне казалось, что мы с ней становились одним организмом, не только в творческом, но и в физическом смысле. В моих ощущениях мы как бы срослись, будто на одном теле сидело две головы, совсем как у сиамских сестер, которые вполне могут иметь одного мужа на двоих. В своей голове я сотворила какого-то мутанта, а подобные существа долго не живут. Погибают. И сейчас я погибала вместе с этим уродливым существом… Возможно, я оказалась на грани безумия, и то, что сказал Дарек о моей оценке актерской игры Эльжбеты, стало подтверждением моего пограничного состояния. Вполне возможно, зрители воспринимали бы ее на сцене иначе. Но какое теперь это имело значение? Сейчас дело было не в ней, а во мне. Что станет с моей дальнейшей карьерой? Кем буду я, если не смогу больше играть?

В один из дней после нашей второй, как я ее называла «подменной», премьеры в нашем театральном буфете ко мне за столик подсел Яловецкий.

– Пан Адам, вы ведь тогда присутствовали на генеральной репетиции, я видела, вы сидели во втором ряду…

– Охо-хо, мне не на одном генеральном прогоне приходилось бывать, к сожалению, – вздохнул он, давая понять, что от современного репертуара, как и от уровня его исполнения, он не в восторге.

– Я имею в виду генеральную репетицию перед премьерой, которая не состоялась.

– А-а…

– Какое впечатление произвела на вас игра Эльжбеты Гурняк? – спросила я. О себе мне было неудобно спрашивать.

– Если уж говорить совсем откровенно, то большим потрясением для меня была игра вашего партнера. Его интерпретация роли показалась мне очень интересной…

– И все-таки что вы скажете о ней…