Марджори - Герман Вук (1995)

— Ну, тебе виднее. Время летит, не успеешь оглянуться. Я надеюсь, к тому времени у тебя будет двое детей. Чем раньше заведешь их, тем лучше. И чем больше, тем лучше. Марджори, пока я жив, скажу одну вещь. Я хотел бы тебе посоветовать: заводи детей!

Она засмеялась:

— Это потому, что у тебя такие хорошие?

— Нет, потому, что это истина. Ничто в жизни не стоит большего.

— Ну, тогда все бессмысленно, не так ли? Ты растишь детей, с тем чтобы они могли вырастить детей, которые также будут растить детей, — к чему это все?

— Да, да, милая. Когда-то я говорил так же. Но, родив первого ребенка, ты поймешь это.

Она произнесла нетерпеливо:

— Если все так, как ты сказал, почему ты не можешь объяснить прямо сейчас? Пока это меня волнует: дети могут стать помехой до того, как мне не стукнет тридцать. К тому времени я наверняка буду готова вычеркнуть себя из общества и стать родильной машиной. (Эту фразу Мардж позаимствовала у Ноэля — она показалась ей удачной). Но до этого я хочу получить от жизни все заслуживающее внимания. Любой идиот может рожать детей. Они все и занимаются этим, как кролики.

— Я понял, — медленно кивнул отец.

Он взгромоздил сомбреро на макушку. Отец привел ее чувства в абсолютное смятение. Он выглядел странно в этой глупой шляпе и простом черном купальном костюме, обтягивающем отвисший живот, с такими тонкими конечностями и бледной кожей. Только его лицо было знакомым. Оно немного походило на то, каким было после бани. Инстинктивно ей хотелось отвести глаза.

— Скажи мне, Марджори, что является стоящим в жизни?

— Хорошо. Я скажу. Развлечения. И любовь. И красота. И путешествия. И успех. Боже мой, много в жизни стоящего, папа!

Марджори было непривычно говорить с отцом откровенно о самой себе, как будто на его месте был Ноэль Эрман или Маша Зеленко. Это напоминало болтовню с новым другом, когда она не была уверена, что ему можно доверять. Но ей нравилось это.

— Прекрасная еда заслуживает внимания, лучшие вина, любимые места, лучшая музыка, лучшие книги, лучшее искусство. Стремление к чему-то хорошо известному, важному, требующему раскрытия всех моих способностей, вместо превращения в ничтожную миллионную часть человеческого стада! Дети, несомненно, ценность, если я живу и не гожусь на что-нибудь большее. О, не пойми меня превратно, папа.

Ее тон смягчился, поскольку отец выглядел побежденным.

— Я уверена, что полюблю их сразу, как только они будут у меня, и все мои ценности поменяются, и я соглашусь остепениться, и буду надоедать моей дочери наставлениями, чтобы она была хорошей девочкой и мыла уши, и не висела на телефоне, как моя мама. Но, папа, подумай над этим. Это самое лучшее, кем я могла бы стать? Взгляни на меня! Я только начинаю. Я совершенно не гожусь ни на что другое? Должна ли я поскорее стать матерью?

— Я думаю, твоя мать была очень счастливой женщиной, — сказал мистер Моргенштерн, откашливаясь. — Ты считаешь, что ей было скучно? Поговори с ней.

— О, папа, мне поговорить с ней? Ты знаешь, это бесполезно.

— Она находчивая женщина. Тебе может не нравиться кое-что в ее поведении, но…

— Послушай, я люблю ее, папа. Но я не могу разговаривать с ней. Я никогда не могла и не смогу сделать это. Мы две кошки в одной сумке, и этим все сказано.

— Это очень плохо. Она многое могла бы рассказать тебе, многое. — Он снова натянул шляпу на голову: — Погрести еще?

— Зачем? И так хорошо, подрейфуем.

— Как ты намереваешься получить те прекрасные вещи, о которых говорила, милая?

— Играть в театре. Тебе это известно.

— Это очень ненадежное занятие. Большинство артистов голодает. — Он засмеялся: — Богатый муж — лучший шанс.

— Может, я буду исключением из большинства. Я могу попробовать.

Помолчав, он сказал:

— Ну, это очень интересно. Мы должны чаще делиться мнениями, вот так, как сейчас.

— Да, непременно, папа.