Марджори - Герман Вук (1995)

— Продолжай же!

— То, что Белла Клайн рассказала ей, услышанное от Зигельманов. Я ничего не имею против этого человека, но если все это правда, а я в этом уверен… то он тебе не пара. Он, понимаешь, ковбойского типа парень, путавшийся с Бог знает сколькими девчонками и даже замужними женщинами. Я не хочу сказать, что он плохой, но он какой-то ленивый. Со всеми его способностями и талантами он не сделал ничего. Он спит целыми днями и пишет песенки только тогда, когда его заставляет голод. Он даже не общается со своим отцом. Говорят, что он атеист.

— Он не атеист. Он верит в Бога. Он сам так сказал мне.

— Марджори, я полагаю, ты не собираешься сказать мне, что религиозный человек мог бы вести такой образ жизни?

— Я не говорила, что он религиозный в твоих понятиях, у него есть свои. Какое ты имеешь право быть нетерпимым к его убеждениям? Неужели его надо считать дьяволом, уголовником или кровавым убийцей только из-за того, что он не верит, что будет поражен молнией, вкусив сандвич с ветчиной? Даже вы себе в этом иногда не отказываете. Смотрите, как бы и вас не покарал за это Бог. Может быть, вера Ноэля чище вашей. Хотя вряд ли вы это допускаете, не так ли?

Тяжело дыша, отец продолжал грести. Насупив брови, он посмотрел на нее и спросил:

— Он тебя любит?

— Да.

— Он так сказал?

— Да.

— Вы собираетесь пожениться?

— Нет.

— Как это — нет?

— Конечно, не собираемся. Влюбленные необязательно должны жениться.

— Не должны? Что же тогда они делают?

— Они наслаждаются общением, используя каждую минуту отведенного им времени.

— Понятно! Значит, они наслаждаются.

— Ты прав. Мне никогда не было так хорошо, как с Ноэлем.

— Я верю тебе, — вздохнув, отец снова налег на весла, направляя лодку к берегу. — Пора возвращаться, — сказал он.

Отрешенная и ожесточенная, она сидела на жесткой скамейке, прикуривая очередную сигарету. Отец, опустив голову так, что сомбреро скрывало его лицо, продолжал грести к берегу. В конце концов головной убор сполз набок и упал в мутную воду, но он даже не заметил потери. Сквозь волнистые седые волосы проглядывала розовая кожа макушки. Марджори подхватила сомбреро и стряхнула с него мутные капли воды.

— Пап, твоя шляпа.

Он бросил весла, при этом они выскочили из уключин и с грохотом увлеклись потоком воды, пока кожаные ремни рукояток не задержали их. Прикрыв ладонью лицо, он подался вперед, пригнувшись на одно колено.

— Пап?! — Он плакал. Слезы сбегали между пальцами, беззвучно капали в лужицу воды у его ног.

— Ради Бога, папа, не плачь. Для этого нет никаких причин. Я клянусь! — При этом у нее перехватило дыхание и стали вырываться сухие всхлипы, похожие на смех. — Не надо, папочка, вокруг нас люди на лодках. Они же все видят! — Она собрала всю волю, чтобы не заплакать самой. — Не стоит, со мной ничего не случилось.

— Извини. Все в порядке. Подай, пожалуйста, шляпу. — Он надел сомбреро, сдвинув его на затылок, и утер рукой лицо. — Все в порядке.

Отец вытянул из воды весла и уложил их себе на колени. Когда он вновь поднял на нее глаза, лицо у него уже было сухое и бледное.

— Так ты говоришь, ничего не случилось?

— Да нет же, ничего.

Он глубоко вздохнул:

— Конечно, ничего, кроме одной вещи, — и снова налег на весла.

— Ты, наверное, думаешь обо мне что-то плохое, я так понимаю?

Он посмотрел на нее со страданием на лице. Марджори продолжала:

— Если мы откровенны друг перед другом, давай во всем разберемся. Это будет лучше. Вы с мамой буквально напичкали меня своими предубеждениями, а я их принимала за добрый совет. Ноэль слишком прекрасный и порядочный человек, чтобы заставить меня что-то делать против моей воли. Мы с ним прекрасно проводим время. У нас не возникает проблем.

— Наши предубеждения! — промолвил отец и покачал головой. — Сколько времени ты его знаешь? Месяц?