Любовники - Кэтлин Уинзор (1997)

— Не надо меня успокаивать, Майлз. Ведь они не только на Тибете. Их следы есть и здесь. Они повсюду. И однажды им удастся найти меня и схватить… Верно?

— Пока я здесь, никто не причинит тебе никакого зла.

— А ты сможешь всегда оберегать меня, Майлз?

— Не знаю. Но постараюсь это сделать.

Никто из них обоих не был теперь так жизнерадостен и счастлив, как прежде. Конечно, Майлз никогда не признался бы в этом, но что-то в его слишком спокойном и рассудительном поведении подсказывало Аморет, что он боится за нее. Над их жизнями словно нависла какая-то тень, опускаясь все ниже и ниже. Иногда эта тень казалась даже не воображаемой, а почти реальной, но Аморет не могла точно сказать, что она из себя представляет и кому принадлежит. Порой у нее появлялось какое-то смутное предчувствие, что однажды этот фантом выступит из тьмы на свет и она узнает его. Это предчувствие страшило Аморет намного сильнее, нежели искаженные от злобы, свирепые лица тибетцев, которые по крайней мере были реальны и осязаемы.

Майлз сказал, что на некоторое время собирается остаться в Нью-Йорке, чтобы проделать кое-какую работу.

Аморет решила съездить домой, посмотреть, как идут дела, но не к себе, а в дом к матери, ибо не могла свыкнуться с мыслью, что те апартаменты хоть в какой-то степени принадлежат ей. Не давала покоя мысль о хрустальных лампах, так бесцеремонно вторгшихся в ее жилище и, по-видимому, не собирающихся покидать его. Наверное, они сейчас уже заполонили весь дом. А вообще-то в действительности Аморет даже радовала мысль о том, что монополию на место, где когда-то они жили с Дональдом, завоевали эти хрустальные чудеса. Безусловно, светильники, люстры и лампы были чистыми и спокойными соседями, о каких можно только мечтать; Аморет постоянно в мыслях воспроизводила их искрящимися, танцующими, позвякивающими и сверкающими. И когда она словно воочию видела их, на душе у нее становилось гораздо покойнее.

Несмотря на то что этот полдень раннего лета выдался превосходным, мать оказалась в постели. Она недвижимо лежала на спине с закрытыми глазами. Аморет стояла рядом с постелью матери и смотрела на нее с ужасом, жалостью, отчаянием и внезапными угрызениями совести.

«Ведь это произошло из-за меня! — думала она. — Из-за меня она болеет!»

Аморет повернулась и собралась быстро выйти в коридор, но наткнулась на одну из служанок.

— Маргарет, что случилось с мамой? Она больна?

Маргарет мрачно взглянула на Аморет.

— В последнее время она не очень хорошо себя чувствует, миссис Аморет. И вам известно об этом.

— Я ничего не знала! Да как ты смеешь говорить со мной таким тоном! Что это за намеки? Меня здесь не было и…

— Нет, миссис Аморет. Не далее как в прошлый вечер…

— Маргарет, что случилось? У меня такое впечатление, что никто из вас больше не понимает самых простых вещей. С тобой все в порядке, Маргарет?

— Со мной-то все в порядке, миссис Аморет.

— Но ты такая печальная. А раньше, увидев меня, всегда выглядела такой счастливой и радостной. Ведь у мамы снова начались мигрени, верно? У нее так давно их не было, с тех пор как я была совсем маленькой. И вот теперь они начались снова!

Маргарет невольно коснулась руки Аморет.

— Миссис Аморет, послушайте меня. Вы говорите, что вас долго здесь не было, что вас не было здесь прошлым вечером… И все-таки, хотя вам никто и не сказал об этом, вы знаете, почему ваша мама больна.

Аморет задумчиво посмотрела на служанку.

— Да, — спустя некоторое время призналась она. — Я знала об этом, верно… Как странно… Она спит?