Миндаль цветет - Оливия Уэдсли (2015)

– Мне кажется, я рождена, чтобы любить вас, только для этого. О, если бы я могла умереть сейчас, такой безгранично счастливой. Пан, помните ли вы стихотворение «Во фруктовом саду», которое мы с вами читали в библиотеке в Гарстпойнте? Вот бы теперь его прочесть! Тогда я ничего не знала. Теперь я понимаю, что это значит: «Жизнь через край бурлит, грозя умчаться». Желать того, кого мы любим; любить, даже если страдаешь. О Пан, неужели наступит день, и мы проснемся и увидим, что этот час прошел? Неужели он никогда не вернется и мы никогда не переживем его вновь? Один только час, он миновал – и жизнь, поглотив его, потекла дальше…

Пан обнял ее, и они сели, опершись о дерево, щека к щеке.

– Да, я помню, – нежно сказал он. – Я как сейчас вижу библиотеку, огонь в камине, вас, белую и золотую, ваши блестящие глаза, как жасминовые листья, и отблески в них от огня, словно маленькие звездочки. Нам и тогда казалось, что мы любили, но теперь…

Она обвила руками его шею, взъерошила его густые короткие волосы.

– Кто помнит? – сказал он.

– Мы во фруктовом саду, – почти прошептала Дора.

Дай мне вздохнуть. Дай оглянуться, милый.

Роса поит меня бодрящей силой.

Луна посеребрила яблонь синь

И каждый лист в цветок преобразила.

О боже мой, зачем так скоро день!

Она вздрогнула от красоты произносимых слов, прижалась к Пану и продолжала:

Нас нежно приняла трава густая.

В твоих горячих поцелуях тая,

Я вся к тебе прильнула, словно тень,

Что пред закатом к лугу припадает.

О боже мой, зачем так скоро день!

– Теперь рано светает, – сказал Пан. – Месяц побледнел…

– Я не хочу, чтобы эта ночь умерла; я хочу, чтобы ты любил меня еще.

Люби меня, люби еще. Бледнеет ночь,

уж ветер стих.

Ты волосы мои возьми и поцелуй меня

сквозь

них.

Она, полушутя, нервно смеясь, набросила на них обоих завесу своих волос.

– Люби меня, целуй меня, клянись, что вечно…

– Вечно. Слушай, Дора! Эта ночь наша, отдай ее мне вполне, сделай ее незабвенной для нас обоих. Дай мне целовать тебя до зари. Клянусь тебе всем, что есть святого на свете, ты никогда об этом не пожалеешь. Клянусь, я буду добр к тебе, Дора!

Она немного отстранилась от него; стыдливый страх боролся в ней с обожанием; она на минуту почувствовала себя смущенной.

Где-то вспорхнула птичка. Пан беспокойно задвигался; при лунном свете его лицо казалось бледным, глаза блестели.

Она прошептала его имя, и он прижал ее к себе.

– Дора… наша ночь… скоро заря…

Они пошли, обнявшись, по мягкой, сочной траве. Впереди них выросла и скрылась тень. Дора слегка вскрикнула и услыхала успокаивающие слова Пана:

– Ничего, дорогая!

Он прошел вперед, раздался стук копыт, блеснули испуганные глаза; жеребец бросился в сторону, Пан вскрикнул и упал.

Дора опустилась перед ним на колени:

– Дорогой, ты ушиблен?

Он не отвечал.

Она позвала опять, обвила рукой его шею и приподняла его. Глаза его были закрыты; на виске виднелось темное пятно; оттуда тонкой струйкой сочилась кровь.

– Пан!.. Пан!.. – шептала Дора.

Ее охватил ужас; она все стояла на коленях, обняв Пана, повторяя его имя. И вдруг она поняла. Он был мертв.

Глава 6

– Мне очень жаль, Тони, – сказала Ион. – Я страшно огорчена, но ведь обо всем этом я не имела понятия.

Рексфорд заехал в Лондон по делам своего имения и, конечно, прежде всего отправился в Берклей-сквер. До Гарстпойнта дошли слухи об успехах Доры. Рексфорд не распространялся о них, но в душе был очень доволен. Зато Джи говорила очень много и доставляла ему этим еще больше удовольствия.