Миндаль цветет - Оливия Уэдсли (2015)

Дора поднялась и стала около рояля.

– Вы только что сказали, что, если не удалось одно, надо взяться за другое и что нас ничто не удовлетворяет так, как искусство. Вы верите в мой голос. Ну, так возьмите его и меня и подготовьте нас обоих для сцены.

Глаза Кавини на миг блеснули, и он сказал:

– Вы все шутите, сеньорина. А как же ваши родственники?

– Я сама по себе, – медленно сказала Дора, и в первый раз в жизни эта истина стала для нее очевидной.

Внезапно горькие слезы наполнили ее глаза. Смотря сквозь них на Кавини, она спросила:

– Хотите вы взяться за это?

В голосе ее звучал вызов.

Кавини развел руками, как бы прося пощады. Его практичный ум уже взвешивал возможные убытки и барыши от этого предприятия.

Она стояла перед ним, и луч солнца нежно касался ее волос. Ее лицо, на котором лежал отпечаток грусти, казалось одухотворенным. Кавини не выдержал; восхищение настоящего артиста заговорило в нем сильнее всех прочих соображений. Наконец-то будет молодая Мими, стройная, увлекательная, страстная… и Луиза, и Кармен, и героиня вагнеровских произведений…

Он схватил обе ее руки.

– Да, и да, и да! – воскликнул он с влажными блестящими глазами, уже видя в воображении ее грядущие триумфы.

– В таком случае, – спокойно сказала Дора, – я желаю тотчас покинуть Англию.

Глава 8

– Но, милый Тони, ты не можешь помешать ей, – сказала Ион.

Она сидела рядом с ним на краю кушетки, на которой он лежал, поправляясь после болезни. По требованию врача он должен был низко класть голову и ворочался, ища более удобного положения.

Его громоздкая фигура горой вздымалась под складками пестрого китайского халата.

– Не принимай это слишком близко к сердцу.

Тони ничего не ответил. Между ним и Дорой произошел бурный разговор; он сделал неудачную попытку отговорить ее от намерения и с тех пор упорно молчал. Дора продолжала бывать у него, но он ее не замечал. Оба были страшно несчастны, но оба не хотели отступить от своего решения, а Ион, сама страшно раздраженная, служила им как бы буфером.

Все планы Доры были уже готовы к исполнению; через неделю она должна была выехать в Париж. Тони пока об этом ничего еще не знал и продолжал упрямо цепляться за мысль, что она ничего не в состоянии будет сделать, если он оставит ее без денег.

Он держал этот ресурс в секрете, предполагая воспользоваться им лишь как последним оружием.

Одетая в полотняное платье для прогулок, Дора вошла вечером к Тони в то время, как Ион сидела в его комнате. Обе женщины казались утомленными. Дора волновалась, сознавая, что она должна сообщить Тони о своем отъезде; Ион была утомлена событиями, которые требовали от нее необычайного для нее терпения.

Она зажгла папиросу и протянула свой портсигар Доре. Через открытое окно слабо долетел гул с Пиккадилли; деревья в сквере были покрыты слоем серой пыли. День был душный; воздух был накален летней жарой.

Темные глаза Ион вопросительно и даже сочувственно остановились на Доре. Лично она считала, что ее намерения были вовсе не так безрассудны. Доре невозможно было при создавшихся условиях продолжать прежнюю жизнь в Гарстпойнте. По тем же основаниям ей нельзя было думать и о замужестве. Должна же была она искать способ, чтобы забыть пережитое и так или иначе устроить свою жизнь!

Тихим и не вполне твердым голосом Дора сказала:

– Дорогой, я уезжаю завтра с Кавини в Париж.

Тони взглянул на нее, потом произнес хриплым голосом:

– В самом деле?

– Да, и… и, Тони, дорогой, неужели вы не хотите понять и отпустить меня так, чтобы я не чувствовала… – Она запнулась и остановилась.

Отчеканивая каждое слово, Тони проговорил:

– Если ты уедешь, можешь больше не возвращаться. Запомни это. Если ты станешь певицей, ты больше мне не приемная дочь. Вот все, что я имею сказать.