Непутевая - Лиза Альтер (1997)

— Вы хотели жениться на ней, — призвав на помощь свою сообразительность, перебила я. — А она? Она хотела выходить за вас? Может, ей не нужны ни дом, ни семья.

— Она хотела этого! Все женщины хотят одного и того же.

— Чушь! — подскочила я. — Чушь собачья! Вы, мужчины…

Толстяк протянул свои похожие на обрубки руки, схватил афишу и заткнул мне рот.

— И ты хочешь этого, детка. Не обманывай себя. — Он повернулся и, не дав мне закончить обвинительную речь, вышел на улицу.

— Рони — вспыльчивый парень, — примирительно улыбнулся Айра. — Он любил эту девочку. — И тоже вышел за дверь.

Я увидела, как они сели в светло-коричневый автомобиль, на заднем бампере которого было написано: «Аборт — это убийство».

Возвращаясь домой, я увидела этот автомобиль еще раз. Его оставили за холмом неподалеку от нашего пруда. На крыше лежал огромный черный бобер, с которого стекали струйки крови, а по бокам были привязаны маленькие бобрята. Я остановила машину и в ужасе смотрела на эту страшную картину. Потом, едва удерживаясь от тошноты, вылезла, схватила их радиоантенну и отломала.

Война началась.

В следующий раз я увидела Айру на охоте. Рано утром Этель протопала в болотных сапогах на дальний берег пруда, подыскивая дыры в заборе из колючей проволоки. У нас уже было шесть телок, которые завели моду вылезать за забор, а нам приходилось искать их и загонять обратно. Неустрашимая Этель прошла весь забор, заделала дыры и вдруг обнаружила старый блиндаж. Его скрывали серые скелеты деревьев, и мы не догадывались о его существовании. Даже когда Этель показывала на него из окна, мы с трудом отличали его от стволов.

— Это наш блиндаж! — авторитетно заявила Эдди. — Пока мы здесь, им никто не воспользуется.

Утром я проснулась от грохота ружейных выстрелов. Этот звук не был мне непривычен. Клойды вечно кого-то убивали. У каждого из них было любимое ружье; они висели на стене их дома в количестве, не меньшем, чем распятия в церкви. Отец Клема часто притаскивал нам в подарок окровавленные туши. Мама старалась внушить мне уважение к обычаям других народов: «Крестьяне все любят охоту», — а сама причитала над этими тушами, как мать над порезавшим пальчик ребенком. Каким-то образом она превращала это страшное зрелище в нечто съедобное. Мне стало стыдно: я не писала, не звонила домой почти год; я выбрасывала, не читая, ее письма в Кембридж; я уехала, не оставив адреса, и ее новые письма возвращались со штампом «Адрес неизвестен». Она заслуживала лучшего отношения.

Я не сразу поняла, где лежу. Наконец, узнав неотесанную стену флигеля, я заставила себя встать и по холодному полу прошла к окну. Раздались выстрелы, и стая уток, теряя перья, в суматохе поднялась с пруда. Я напрягла зрение и в сером рассвете различила две фигуры (одна из которых, как оказалось, была Айрой), мелькнувшие около блиндажа.

По лужайке спешила Эдди. Коса, будто хвост взбесившегося льва, металась из стороны в сторону. За ней в сапогах и одинаковых куртках дровосека тащились Этель, Мона и Лаверна, словно три катера за океанским лайнером. Конечно, об Этель было трудно сказать «тащилась». Она перла вперед, как грузовик по шоссе, держа в руках топор. За ней — величавая и гибкая — шла Лаверна. Доведись ей упасть с крыши — она перевернулась бы в воздухе и легко приземлилась на четвереньки. Вот Этель рухнула бы на землю и пробила в ней кратер, как гигантский метеорит.

Последней шла Мона. Насколько привлекательна была внешность Лаверны, настолько отталкивающей и некрасивой казалась Мона. За темно-вишневыми стеклами очков ее широко расставленные глаза косили и казались зловещими. Она походила на следователя гестапо в шпионских фильмах.