Непутевая - Лиза Альтер (1997)

— Все в порядке. Он натуральный.

Случай с Лаверной, оставивший всех, кроме меня, равнодушными, имел далекие последствия. Прежде всего на следующей неделе к нам переехали Мона и Этель.

— Мы не хотим мешать ее «медовому месяцу», — с отвращением объяснила Мона, когда мы уселись после ужина в плетеных креслах вокруг плиты. Воздух был свеж, и мы немного топили.

— Ты хочешь сказать… она все еще развлекается с теми мужчинами? — непривычно деликатно спросила Эдди.

Мона сардонически хмыкнула. Эдди вздрогнула.

— Понимаю. Добро пожаловать к нам. Живите сколько хотите, — предложила Эдди.

— Будем откровенны, Мона, — сказала Этель. — Это назревало давно.

Она шаркнула топором по точильному камню и попробовала острие на мозолистом большом пальце. Мона согласно кивнула. Они обе курили, глубоко затягиваясь.

— К этому все шло, — продолжала Этель. — Они хотели целыми днями развлекаться, а женщины должны им варить.

— Нет! — заявила Эдди. Она подвинула кресло так, чтобы сесть за мной, и стала бережно расплетать мою косу.

— Да, — подтвердила Этель. — Они могли безапелляционно ткнуть пальцем в пустую чашку и приказать налить чай.

— Не верю…

— Понимаю, но это правда. Для них это было игрой: они — Тарзаны, мы — Джейн.

— В результате все приходилось делать нам с Этель, — вмешалась Мона. — У Лаверны свои дела, но нам они кажутся мерзостью.

— Не то слово, — с отвращением сказала Эдди, расчесывая мои спутанные волосы.

— Они не виноваты. Их так воспитали матери-мазохистки, трясущиеся над ними и исполняющие любое их желание. — Я очень хорошо знала по своему собственному опыту, что говорю. — Они — буржуа. Их не переделать.

— Верно, — согласилась Мона. — Интересно, в какой момент эти отвратительные черты характера передаются детям? И почему дети часто бывают хуже родителей?

Мы задумались над этой проблемой. Этель методично точила топор о камень. Эдди встала, подбросила в топку дров и снова занялась моими длинными волосами. От звука топора казалось, что кто-то царапает ногтями по классной доске.

— Господи! — вздохнула Мона, поглубже устраиваясь в кресле. — Этот скрип сведет меня с ума.

Через пару минут Этель удовлетворенно смазала топор и вложила в коричневый кожаный футляр с таким видом, с каким мать купает, смазывает и пеленает любимое дитя.

— Спасибо, что приютили нас, — сказала она.

— Мы рады, что вы здесь, — ответила Эдди. — Две спины нам никак не помешают: на этой земле столько работы.

Я засмеялась.

— Что тут смешного? — ласково спросила она.

— Меня еще никогда не называли «спиной». «Башка», «кусок задницы» — только не «спина». Это что-то новенькое.

На следующий день Этель учила нас рубить деревья. Небольшой запас дров, оставленный прежним хозяином, почти весь иссяк. Наступила осень, скоро будет невозможно обходиться без дров. Нам с Эдди это почему-то не приходило в голову: мы считали само собой разумеющимся, что дрова не кончатся никогда, а если кончатся — кто-нибудь нас ими обеспечит. К счастью, теперь у нас появились две замечательные «спины».

Облаченная в красную клетчатую куртку дровосека, армейские брюки и зеленые резиновые сапоги, Этель чиркнула лезвием топора себе по ногтю, будто не натачивала вчера свою драгоценность целый час, потом высоко подняла его обеими руками, как бейсбольную биту, и ударила по диагонали ствол березы. Пар изо рта, как аура, обволакивал ее рыжеволосую голову. Она вытащила топор, размахнулась и ударила так, что из дерева вылетел большой треугольный кусок. Снова умелый удар, потом еще один — и ствол оказался наполовину разрубленным. Этель зашла с другой стороны и ударила пару раз чуть выше этого места. Дерево медленно наклонилось и упало на землю.

— Где ты этому научилась? — с уважением спросила Эдди.

— Я выросла на ферме в Огайо, — ответила Этель.

— Далеко.