Непутевая - Лиза Альтер (1997)

Миссис Бэбкок старалась не думать, кто и что делает с оформившимся телом Джинни, телом, которое она одновременно любила и ненавидела. Ради душевного спокойствия Джинни она старалась вести себя с ней величественно-безразлично. В конце концов, это чувство собственности просто смешно. Теперь у Джинни свой ребенок. Интересно, любит ли она свою дочь, как любила ее в детстве мать? Купания, пеленания, кормления, лечение… Разве могла она ожидать, что Джинни вырастет и станет чужой? Не способной думать ни о ком, кроме себя. Иначе она не явилась бы в этом дурацком комбинезончике.

Джинни с удивлением смотрела на эту сварливую, зациклившуюся на ее внешнем виде женщину.

— Ты сегодня плохо выглядишь, — сказала она, не отрывая глаз от огромного синяка. По правде сказать, Джинни было обидно за мать.

— Еще бы! Извини, но я не могу так просто взять и умереть, чтобы избавить тебя от нотаций.

— Мама! Ради Бога!

— Джинни, я попросила бы избавить меня от твоих замечаний. — Миссис Бэбкок сама испугалась своего эгоизма. Когда она была ребенком, считалось само собой разумеющимся, что дети во всем уступают родителям, ждут их, помогают по дому: но когда стала матерью и была вправе рассчитывать, что пришла ее очередь, мода переменилась, и от родителей снова требовалось уступать. Все перепугалось… Но самое интересное: с тех пор, как приехала Джинни и миссис Бэбкок смогла дать выход своему раздражению, исчезла ее депрессия. Раньше, если дети огорчали ее, она обвиняла себя: не сумела их воспитать. Она все глубже погружалась в черную мглу самобичевания, пила таблетки доктора Тайлера и валялась дома, остро чувствуя свою никчемность. А теперь, когда повод действительно появился, депрессия исчезла.

— Расскажи о себе, дорогая, — стараясь быть вежливой, сказала она. — Что ты делала этот год?

Джинни скривилась.

— Я видела Клема Клойда.

— Пожалуйста, не говори мне о нем. Этот тип чуть не убил тебя.

— Он изменился.

— Волчонок всегда останется волчонком, даже если живет среди людей.

— Он правда изменился, мама. Он теперь семейный человек. У него жена, трое детей.

— Ну и что? У Аттилы тоже были дети.

— Клем стал очень ответственным, мама. Ему больше не нужны смертельные трюки. Папа говорил, что он — отличный фермер.

— Да, говорил.

— Ты знаешь, что он проповедует?

— Мы говорим об одном и том же Клеме Клойде?

— Я сказала, он очень изменился.

— Поверю, когда сама увижу. Чего никогда не будет.

— Ладно. Он много расспрашивал о тебе. Очень беспокоится.

— Что слышно от Айры?

— Немного. Он очень занят в это время года — продает велосипеды. (Неужели невозможно признаться собственной матери, что Айра выгнал ее и что она совсем ничего не знает ни о нем, ни о Венди? Она позвонила им вечером, но никто не ответил. Ей очень хотелось спросить у матери, что делать. В конце концов, зачем человеку мать? Но она заранее слышит ее ответы: «Секс вне брака — вульгарен», «Детям нужна мать», «Ты должна исполнять свой долг». Но скорей всего, мать оборвет ее исповедь на первой же минуте.)

Они сидели молча. Джинни пыталась решить, стоит ли говорить о кровоизлиянии в мозг? Предупредить ли мать об опасности мгновенной смерти? Готова ли она? Если нет, как подготовить? Нет, это ужасно — знать, что в любую минуту твой мозг затопят гейзеры крови.

Две женщины обменивались натянутыми улыбками. Молчание затянулось, но разве они не молчали и раньше годами?

— По-моему, нужно позвонить Карлу и Джиму, — как бы невзначай сказала Джинни.

— Зачем?

— Пусть знают, что ты в больнице.

— Не вижу необходимости. Я ведь не умираю. По-моему, я и тебе раньше не сообщала.

— Да, не сообщала. Но я предпочла бы знать. Почему ты должна всегда страдать в одиночестве?