Непутевая - Лиза Альтер (1997)

Джинни открыла глаза. В окно било солнце; она лежала, одетая, на кровати. Значит, в этом дурацком оцепенении она провалялась весь вечер и ночь? У нее столько дел! Рубить куджу, кормить птенцов… В лекциях по психологии это называлось эгоцентризмом.

Она вскочила и подбежала к птенцам. Они пищали и царапались в своей корзине. Странно, что они не умерли с голоду. Она принесла еду и стала их кормить. На нее сердито смотрели черные глазки-бусинки, а крошечные горлышки конвульсивно дергались, глотая шарики. Она капнула в них воды и закрыла крышку.

С таким же любопытством, как когда-то в книгу доктора Спока «Ребенок и уход за ним», она углубилась в книгу Бердсалла. Почему они пищат? От голода или просто потому, что маленькие? Бердсалл не выдавал своих секретов. Она вспомнила, как когда-то ждала, что ее осенит и наконец она поймет теорию Эйнштейна, и отложила книгу.

«Лучше убить», — советовал автор.

«Нет, — проворчала она. — Кто, к черту, был этот Вильбур Дж. Бердсалл? Сидел в своей лаборатории в Чикагском университете, за много миль от настоящей жизни птиц! Что он мог знать? Вполне возможно, что он ошибся в отношении пищеварения стрижей. Птенцы вполне переварили смесь гамбургера и тунца. Их не вырвало. Может, дело в страшной действительности? Они понимают, что здесь не лаборатория профессора Бердсалла? Нужно побороть преклонение перед авторитетами и доверять собственным глазам».

Если верить Бердсаллу, птенцам пора летать. Окрепли ли уже их мускулы? Достаточно ли выросли крылья? Вдруг они упадут и разобьются? Нужно проверить. Она предоставит им свободу прежде, чем они привыкнут во всем полагаться на нее. Она заставит их летать, находить семена и строить гнезда. Может, вся информация заложена в их генах? Нужно спешить, пока их инстинкты не притупились.

Она открыла корзину, извлекла на яркий свет отчаянно запищавшего птенца, осторожно расправила ему крылышки и подбросила вверх, как конфетти. Он прижал к бокам крылья и тяжело, будто черная пуля, упал в куджу. Джинни вытащила второго и повторила свой опыт. По ее теории — не зря же она играла в футбол! — развитие зависит от необходимости. Она подбросила обоих птенцов еще раз и со вздохом вернула в корзину.

В кармане шелестело письмо. Ей стало больно: мисс Хед, которую она любила — да, любила, что бы ни подразумевалось под этим словом, — и которая тоже по-своему любила ее, не хотела иметь с ней дел. Джинни знала, что поступила скверно. Мисс Хед делилась с ней всем, что имела, а Джинни отплатила ударом. Если мисс Хед недостаточно семи лет, чтобы простить ее, значит, она уже не простит никогда. Джинни легла на кушетку и позволила себе роскошь выплакаться. Слезы были солеными, как кровь.

Она успокоилась, вытерла слезы и вышла из хижины. Пора ехать к матери. У особняка она остановила джип и по заросшей сорняками лужайке прошла к зарослям магнолий. Лицо утонуло в лепестках душистого кремового цветка. Этот аромат сопровождал ее жизнь в Халлспорте; он витал на танцах в средней школе, на фестивалях и праздниках: главным украшением всегда были эти роскошные цветы. Она сорвала два цветка и бережно положила в машину. Потом торопливо подошла к мусорному контейнеру, решительно вытащила все, что выбросила вчера, и перенесла в свою старую комнату. Как обрадуется Венди книжкам про дядюшку Скруджа, думала она, укладывая все точно в таком порядке, как оно лежало до ее глупого вмешательства. Она расскажет своей очаровательной дочке обо всем — почти обо всем, — что делала и о чем мечтала в детстве. Эту комнату она отдаст Венди. Джинни достала из книжного шкафа свою любимую потрепанную книгу: на мятых страницах были нарисованы животные со своими мамами: счастливые ягненок и овца, жеребенок и кобыла, поросенок и свинья. Потом запечатала книжку в большой коричневый конверт и написала адрес Венди.

…В больнице она застала мать, пишущей письмо. Глаза блестели, лицо выглядело не таким одутловатым.

— Привет, — сказала она и улыбнулась.