Кимоно - Джон Пэрис (1997)

Джеффри влез в лодку весь мокрый. Он отряхивался, как большая собака после купания.

— Реджи никогда не сделал бы это, — сказала Яэ со страстным восхищением, — он боялся бы простудиться.

Наконец они приехали к ступеням дачи. Оба были голодны.

— Я сейчас позабочусь о завтраке, большой капитан, — сказала Яэ, — Реджи не вернется.

— Почему вы знаете?

— Потому что я заметила, как Гвендолен Кэрнс прислушивалась вчера вечером, когда он говорил со мной через большую трубу. Она рассказала леди Цинтии, а это значит, что на следующий день у Реджи будет целая груда дел, чтобы он не мог проводить время со мной. Вы видите! О, как я ненавижу женщин!

После ланча все в Чузендзи отправляются спать. Пробуждаются около четырех часов, и тогда белые паруса, скользя, как лебеди, выплывают из зеленых бухт. Одни ищут встреч, другие избегают их. Одни плывут рядом вдоль озера по направлению ветра. Одни кокетничают друг с другом, подобно мотылькам, или же прячутся в одну из закрытых бухт, составляющих главную прелесть озера, там распаковываются корзины, появляются бутерброды и печенье, собирают сухие ветки для костра, и через час, а то и больше беспокойной суеты котелок наконец закипает.

Из всех японских мест для праздничных прогулок, говорит Реджи Форсит, Чузендзи самое аристократичное и самое приятное: это единственное место во всей Японии, где иностранцев действительно любят и уважают. Они здесь щедро тратят деньги, не сорят и не ссорятся. Тип охотника за женщинами, тянущего виски, навлекший на нас такую немилость в открытых портах, здесь неизвестен. Здесь горцы-туземцы — грубые и необразованные дикари, но они честны и прямодушны. Мы легко входим с ними в соглашение, как и с нашими крестьянами. На деревенской улице Чузендзи я видел, как молодой английский офицер посвящал в тайны крикета сыновей лодочников и плотовщиков.

В Чузендзи не бывает японских посетителей за исключением пилигримов, которые собираются к озеру во время сезона, чтобы подняться на святую гору Нантаи. Это туземцы, деревенские жители Японии, кому посчастливилось вытащить жребий в их местном клубе паломничества. Их можно сразу узнать по грязным белым платьям, похожим на саваны, — мужчины и женщины одеты одинаково — по соломенным грибовидным шляпам, по полосам соломенной плетенки, надетым на плечи, и по длинным деревянным палкам, которые они несут, чтобы на них поставили печать горного святилища, когда они достигнут вершины. Эти богомольцы свободно размещаются у храма на берегу озера в длинных бараках, похожих на загоны для скота.

Бесконечные вереницы вьючных лошадей, нагруженных мешками риса и другой провизией, грубые бесполые девушки, ведущие их, и женщины, которые ходили за дровами, и спускаются с горы с громадными вязанками на согнутых плечах, составляют задний план ландшафта Чузендзи.

Джеффри спал наверху в своей спальне. Яэ спала внизу на софе. Он ожидал, что она вернется в отель после ланча, но ее поза говорила: «J’y suis, j’y reste»[34].

Он проснулся, пораженный тем, что девушка стояла у его постели. Затем он понял, что и пробужден был мягким прикосновением ее пальцев к его лицу.

— Проснитесь, большой капитан, — говорила она. — Уже четыре часа, и приплыл ковчег.

— Какой ковчег? — зевнул он.

— Ну, бот посольства.

С несомненным коварством Яэ поджидала прибытия леди Цинтии. Но важная леди уделила ей не больше внимания, чем какой-нибудь вещи из меблировки дома. Зато Джеффри она приветствовала очень сердечно.

— Пойдем пройдемся, — сказала она ему в своей отрывистой манере.

Когда они повернули на улицу деревни, она объявила:

— Я думаю, вы знаете, что самое худшее произошло.

— Относительно Реджи?

— Да, он действительно помолвлен и женится на этой твари. Говорил он вам?

— Как величайшую тайну.

— Ну, он забыл внушить скрытность своей молодой леди. Она рассказывает всем и каждому.

— Нельзя ли его отозвать в Лондон?