Наездницы - Энтон Дисклофани (2013)

На рассвете я проскользнула в дом, наверх, и выкупалась. Я думала о Джорджи, который спал в соседней комнате. Я могла не запирать дверь в ванную. Он видел меня голой. Но был еще Сэм, который меня не видел. Я вонзила ногти себе в предплечье. Меня использовал мой собственный кузен. Я была юной женщиной во времена, когда юные женщины были беспомощными. Вам может показаться, что я могла предвидеть, что меня ждет. Но я никогда не чувствовала себя беспомощной в своем доме. Я не знала, чего мне следует опасаться.

Когда я спустилась к завтраку, Джорджи за столом не было. Как и Сэма. Я предположила, что они еще спят: не было и семи часов.

– Твой пони успокоился? – спросила мама.

– Да.

– С тобой все в порядке, Теа?

Мне так хотелось все ей рассказать! Я так хотела, чтобы меня утешили! Мама, мне так стыдно! Я сделала что-то настолько ужасное, что в это трудно поверить.

Она коснулась моего запястья.

– Теа?

Ее голос был таким ласковым, таким дивным.

– Все хорошо, – ответила я. – Просто я устала.

Она смотрела на меня исподлобья, склонив голову, и я поняла, что никогда не смогу ей об этом рассказать.

После завтрака я оседлала Саси и отправилась кататься в апельсиновые рощи. Я ехала все утро, потом повернула назад и предоставила Саси возможность самостоятельно скакать назад в конюшню. Сегодня мне не хотелось ни о чем заботиться. Я знала, что у моей беспечности будут неприятные последствия – в следующий раз на пути в конюшню Саси будет отстаивать свою свободу. Но эти неприятности казались мелкими и незначительными, а я была большой и ужасной. И мне было страшно, хотя я пыталась побороть свой поднимающий голову страх, ослабить его, избавиться от него. Я с раннего детства привыкла быть бесстрашной. Все утро я чувствовала, что могу разрыдаться в любой момент. Легкий галоп Саси убаюкал меня, и я впала в некое подобие транса. Я болталась в седле, как тряпичная кукла. А потом я начала плакать, как маленькая девочка, как маленький ребенок.

Тут Саси резко вильнул в сторону, чтобы избежать столкновения с чем-то – я не заметила с чем, – и я, ахнув, вцепилась в его короткую гриву. Мне едва удалось удержаться в седле. Я что-то ласково бормотала ему на ухо, пытаясь его успокоить и подобрать болтающиеся поводья. В седле всегда было так – одновременно приходилось делать сразу миллион дел, руководствуясь исключительно инстинктом.

– Прости! – раздался у меня за спиной крик Сэма, и я пожалела, что не упала. Тогда у меня было бы объяснение моим слезам.

– Теа! – снова крикнул Сэм. – Ты в порядке?

«Нет, – хотела сказать я, – я не в порядке». Но тут я разрыдалась. Я позволила Джорджи сделать со мной что-то такое, что разрослось в моем сознании до невообразимых размеров. Я с ним делала то, о чем ни за что и никому не смогла бы рассказать. Ни маме, ни папе, ни Сэму, ни – и это пришло мне в голову только сейчас, на спине моего обожаемого пони, посреди апельсиновой рощи, по которой я проезжала тысячу, нет, миллион раз, – своему мужу. Меня тошнило, и у меня кружилась голова.

– Теа! – И этот голос принадлежал Джорджи. Разумеется, Джорджи теперь дружит с Сэмом, возможно, потому, что я перестала быть его любимицей. – Теа! – повторил он, и тут же рядом со мной появился Сэм.

Он взял Саси под уздцы и стал что-то тихо говорить ему. Встревоженный Саси пощипывал рубашку Сэма, но вскоре успокоился. Я вспомнила слова мамы о том, что любовь к лошадям у нас в крови. Но какие еще склонности у нас в крови?

– Почему ты плачешь? – спросил он, но вместо ответа я еще сильнее разрыдалась.

Красота дня только усиливала мои страдания. Если бы шел дождь, я не чувствовала бы себя такой покинутой и несчастной.

Саси недовольно пыхтел, и несколько секунд тишину нарушало только его тяжелое ритмичное дыхание.

– Теа? – повторил Сэм.