Наездницы - Энтон Дисклофани (2013)

Сэм вошел и молча сел на кровать. Я села рядом с ним. Кровать была не застелена, и мне вдруг стало неловко из-за того, что в моей комнате находится мальчик. Незастеленная кровать казалась мне верхом неприличия. Но я тут же вспомнила, что Сэм – не просто мальчик, а мой брат.

Мы долго сидели молча. Но это было свидетельством близости. Я предпочитала молчание натянутому и неловкому общению. Сидя он не казался очень высоким. Он снова стал моим братом.

– Так много чего изменилось, – начала я, но Сэм меня перебил.

– Для тебя, – уточнил он. – Для тебя больше, чем для меня. Я никуда не уезжал.

– Я вернулась, – сказала я. – Ради тебя.

Тогда он на меня посмотрел, и мне стало ясно, что он потрясен. Когда я с ним рассталась, его лицо было покрыто синяками и царапинами. Сейчас оно было идеальным. Он засмеялся.

– Ради меня? – переспросил он. – Ради меня?

– Ради тебя, – подтвердила я, но мой голос дрогнул.

– Давай не будем делать вид, что что-то в этой истории делалось ради меня. Теа, давай не будем притворяться, – каким-то жалобным голосом попросил он.

Я покачала головой.

– Я думала, что ты хочешь, чтобы я вернулась. И я столько раз просила прощения!

Я коснулась цепочки, и взгляд Сэма опустился на нее. Я понимала, что он по мне изголодался. Так же, как и я по нему. Он, как и я, хотел понять, насколько время изменило его близнеца.

– Ты меня оставила.

И я поняла, что он говорит о том, что в первый раз я оставила его ради Джорджи, а потом, во второй раз, – ради Йонахлосси.

Он грустно мне улыбнулся, и мне так отчаянно захотелось к нему прикоснуться! Хотя бы к его руке или плечу.

– О Сэм! – Я знала, что запомню эти минуты на всю жизнь. Даже если я доживу до ста лет, воспоминания о них не померкнут. – Прости. Мне очень жаль.

Я хотела сказать, что мне жаль всего, жаль нас всех. Мы разделились, и уже не могли быть вместе, как раньше. Мой голос сорвался на рыдания, и этого оказалось довольно: Сэм повернулся и обнял меня. Он крепко прижимал меня к себе, а я думала: кто бы мог подумать, что наша жизнь потечет по этому руслу? Мы не говорили о Джорджи, не упоминали его имя. В этом не было необходимости. Он был между нами, и он, отсутствуя, был так же реален, как и тогда, когда был рядом.

Спустя какое-то время Сэм разомкнул объятия, встал и подошел к окну. Теперь, когда он на меня не смотрел, я осмелела.

– Где они?

Он продолжал смотреть в ночь.

– Они переехали в Миссури.

– А дом в Гейнсвилле?

– Он теперь принадлежит банку. Дядя Джордж позволил им его забрать. Они хотели уехать. – Он побарабанил пальцами по стеклу. – Я не видел их с тех пор, как… – Сэм запнулся. – Только отец общается с дядей Джорджем. Отец каждый месяц высылает им чек. «Это наш христианский долг», – протянул он низким голосом. Он так раньше копировал отца.

Но теперь это был его собственный голос, он стал таким же, как у отца.

– Родители так сказали?

Подобная откровенность была совсем не в их духе.

– Они должны были что-то сказать, Теа. Нам пришлось продать дом. Кроме того, похоже, они хотят внушить мне, что теперь наша жизнь будет совсем не такой, как раньше. Они хотят меня подготовить.

Он повернул голову, чтобы посмотреть на меня, увидеть выражение моего лица, а затем снова отвернулся к окну.

– Денег достаточно, не переживай.

– Я не переживаю.

– Просто не так много, как раньше. И никто не знает, сколько еще это продлится.

Он имел в виду Депрессию, о которой, когда я уезжала, он не знал ничего. Теперь мой брат знал очень много. Он уже не был ребенком.

– Сэм, ты помнишь, что тогда произошло?

Он смотрел в окно. Ночь в городе была такой яркой! Она так отличалась от ночей Йонахлосси. Он смотрел на улицу очень долго, и я подумала, что он не понимает, о чем я спрашиваю. Наконец он заговорил: