Над пропастью во лжи - Светлана Успенская (2004)

Маринка спокойно стояла, прислонившись плечом к косяку.

– Заработок будут выдавать каждую неделю, я договорилась. Деньги будешь привозить нам. Сама должна понимать – сестренка и братец малолетние, тоже есть хотят. А тебе сам бог велел семье своей помогать. Ты – старшая.

Маринка отвернулась к окну, уставя невидящий взгляд в ночную чернильную темень. Так даже лучше, без скандала… Она ничего ей не скажет – зачем? Мать просто наорет на нее, дело закончится парой звонких, от души пощечин. Она сделает все, как велено, а потом…

– Надо малышню на ноги поднимать… Я ее вырастила, вон какую дылду, а она, паскуда, зенки свои в угол пялит, будто мать со стеной разговаривает! – раздраженно прошипела Верка. Глаза ее зло сузились, ненакрашенные губы цвета сырого мяса ненавистно дрогнули. – Слышь, что говорю?

– Да, мама.

– Жить будешь пока у Аслана. У него семья, так что он тебе глупить не даст. И гляди у меня! С парнями поосторожнее, себя блюди! Без ЗАГСа – ни-ни! Пусть сначала распишется, а уже потом под юбку лезет. Парни сейчас тоже ушлые пошли, не дураки жениться…

Под размеренную воркотню матери Маринка подтащила табуретку к шкафу.

– Чего ты там забыла?

– Аттестат надо взять, – обернулась девушка, пряча испуганный взгляд, точно ее поймали на месте преступления.

– Ни к чему это. Потеряешь еще. Документ, как-никак… Зачем тебе аттестат на рынке?

Мать согнала Маринку со стула, отняла у нее документ и, протяжно зевая, заключила:

– Охохонюшки, тяжело жить без Афонюшки, кабы Афонюшка жил, нас бы бил да водку пил… Завтра утром, как пойдешь на вокзал, зайди в ларек к Расулу, он тебе адрес напишет. А учиться тебе ни к чему. И так больно ученая! Мать ей слово, а она в ответ десять. Мать ее добру учит, а она только отфыркивается. Знаю я, кто тебя с пути истинного сбивает… Лидка эта, полоумная очку-ха… Вон папашка твой покойный тоже учиться хотел, к чему это привело? Замуж выйдешь – делай что хочешь, слова поперек не скажу. А до тех пор ты в моей родительской воле.

На этом сборы и наставления были закончены.

***

Маринка и не подумала бы идти к Расулу, которого ненавидела так сильно, как можно ненавидеть в семнадцать лет, но у нее не было денег, а мать ей не дала, рассудив, что отныне дочь сама должна зарабатывать на жизнь.

В последние год-полтора Расул совсем обнаглел. Верка не то от любви к нему, не то от водки потеряла последний разум и те скудные крохи стыда, которые достались ей при рождении, и открыто стала водить любовника к себе домой. Сначала в поселке долго судачили об их отношениях, но потом привыкли и стали воспринимать эту странную связь как нечто заведенное от века, естественное и законное.

Расул оставался у своей подруги на ночь, а утром за ним забегал его старший сынишка Аслан и звал отца домой. Между тем жена азербайджанца делала вид, что ничего необыкновенного в ее семье не происходит, и поражала окружающих своей восточной терпимостью и покорным молчанием. Другая бы баба, своя, мурмышская, вцепилась бы сопернице в волосы да хорошенько оттаскала бы мерзавку, чтоб неповадно ей было чужих мужей приваживать. А эта только зыркает черными глазами да молчит. А мужу – ни-ни, будто не муж он ей вовсе, а отец или дядя… Ну и что, что добытчик! Подумаешь, хозяин! Где это видано, чтобы при живой жене супружник на сторону ночевать бегал?

И осуждал весь Мурмыш Верку, но и чуток завидовал бабе. Шутка ли – троих детей одной поднять! А Расул мужик денежный, поможет детишек в люди вывести. Вон старшую, говорят, уже хорошо пристроил в Самаре. Младших опять же балует, как своих: то просроченных конфет им из ларька принесет, то мелочи полные ладони накидает – гуляй, ребятня! И для зазнобы своей ничего не жалеет. Недавно лосины ей трикотажные купил, блестящие, как кожа, изумрудно-зеленые, яркие, аж мушки в глазах скачут. Красота!