Над пропастью во лжи - Светлана Успенская (2004)

Сначала перевес был на стороне нападавших. А потом кто-то донес о происходящем в каменный дом – и понеслось… Тонким воем заголосили цыганки, а мужчины, и стар и млад, все, кто был дома, поснимали со стен ружья и пошли защищать своих.

И вот уже цыгане стали теснить поселковых парней…

Когда на место действия прибыла не слишком расторопная милиция, все было уже кончено. Кому-то сломали руку, кого-то пырнули ножом в живот, Серику же выбили передние зубы.

Вскоре место драки опустело. Только в пыли осталось лежать неподвижное тело, над которым причитала по-цыгански женщина в длиннополой юбке, робко выли испуганные дети.

Поражение было позорным. Серика продержали два дня в милиции, а потом выпустили. Казалось, что в поселке все над ним смеются. Злость требовала выхода.

– А все из-за этой твари паскудной, – свирепо процедил сквозь зубы парень и решил наконец выместить свое ожесточение.

Подкрался под окна знакомого барака, стукнул в стекло. При появлении чужака Вильма приветливо вильнула хвостом и доброжелательно тявкнула, интеллигентно намекая, что хозяев нет дома.

– Вот сучка, шляется где-то! – процедил Серик и рассерженно пнул Вильму в отвисший живот. Вильма заскулила и испуганно уползла в конуру. – Небось опять со своим цыганом в канаве валяется! – прошипел он вслух.

Розовый бешеный газ дурманил голову. Серик заметался по двору, не зная, какую еще пакость изобрести, спугнул кур (те удрали от него на огород и спрятались в помидорах, предводительствуемые падишахом-петухом), забежал в сарай. Кролики испуганно метнулись в клетке, чуя беду. Одного из них Серик от злости задушил пальцами, но остальных не тронул – неинтересно. Углядел через щели сарая нечто более любопытное: дурочка, Маринкина подружка, ковыляла по двору и счастливо щурилась на свет в кружевной тени вишенника.

Серик выскользнул прочь из сарая. Одним движением перемахнул через забор, вскарабкался по насыпи.

– Эй, ты! – негромко крикнул он. Оглянулся. – Иди сюда, слышь, чё говорю?

Дурочка недоуменно загудела, но послушно направилась к плетню.

– Не бойся, иди! – ласково позвал Серик, приглашая ее выйти со двора. – Чё-то дам тебе, слышь?

Таня только замычала, завертела головой: «Н-не!»

Серик обернулся, лихорадочно облизал губы, нетерпеливо переступил с ноги на ногу. Коварная мысль уже вскружила его шальную голову.

– Слышь, чё скажу! – зашептал он, протягивая камешек, который нащупал тут же, под ногами. – Иди, Маринка тебя зовет, слышь? Маринка!

– М-мырина! – обрадованно загудела дурочка и доверчиво заковыляла за ограду.

– Пошли со мной! – сказал ей Серик и на всякий случай оглянулся – не видит ли кто.

Никого не было. Ленивый майский полдень вольготно разлился по степи. Звенели пчелы, опьяненные медовым ароматом, высоко в небе, оставляя инверсионный след, похожий на дорожку елочной ваты, плыл в Самару самолет.

– Пошли! – повторил Серик, беря девушку за руку, и снова лихорадочно облизал обветренные губы…

***

Возвращаясь из школы, Маринка заметила толпу возле соседнего барака. Народ нестройно гомонил, точно стряслась какая-то беда.

– Что такое, тетя Глаша? – спросила она, протискиваясь вперед. – Случилось что?

– Случилось! – неодобрительно зыркнула на нее из-под белого, нависшего надо лбом платка соседка. – Вот что случилось: дурочку нашу изнасиловали.

Маринка обмерла. Злые взгляды кололи ее со всех сторон, будто она была в чем-то виновата.

– На насыпи ее нашли, всю в кровище, платье порвано, – продолжала соседка. – Надо же, паскуды какие, божьего человека не пожалели, юродивую…

– А кто это сделал?

– Да кто ж тебе скажет? Наверное, прохожий какой, свои ж ее сызмальства знают да любят… Сейчас ее на «скорой» в больницу увезли. И мать с ней, Лидия…

– А дети болтают, видели какого-то громадного косоглазого мужика на путях, не из наших…