«Счастливые семейства… — сказала певица себе. — Мы не знаем и половины того, что в них происходит».

Оливия прибыла после завтрака. На ней были белые шорты до колен, при виде которых Тео нахмурился и пробормотал Фелисити что-то о женщинах определенного возраста, но Делия лишь восхитилась ее загорелыми ногами. Люциус, возившийся с кистями и красками, тут же отложил их и позволил гостье полюбоваться творением его рук, которое, безусловно, выходило исключительно хорошо, хотя Воэн было немного дико видеть свое современное лицо, глядящее из этого вневременного итальянского пейзажа.

— Темные очки добавляют фреске сюрреалистическую нотку, — заметила Хокинс.

— Вот именно; зачем вы их нарисовали?

— В порядке иронии, — ответил художник. — Беатриче Маласпина обожала шутку, розыгрыш — каждый может сам это видеть. Кроме того, ваши глаза слишком полны огня и цвета, чтобы я мог передать их на таком маленьком пространстве. Вам требуются холсты большего размера. Как бы то ни было, этим летом я вижу вас в солнечных очках — такой я вас здесь и изобразил. — Он выпрямился и отряхнул брюки на коленях. — Как вы думаете, Оливия захочет посмотреть башню?

— Да, захочет. — В дверях появилась Марджори. — Я как раз собиралась ей показать. Соберитесь с духом, Оливия, — это зрелище не для слабонервных. Оно напомнит вам все, от чего вы укрылись, приехав в Италию.

— Вы имеете в виду, что там галерея портретов моих коллег издателей и литагентов с вилами? Ведите меня туда.

В компании с Люциусом, который, казалось, был несколько смущен тем, что у него отняли роль проводника, Делия осмотрела настенную роспись.

— Джордж у вас получился как живой. Только здесь, он выглядит не таким несчастным, как в жизни. Он всегда такой печальный, но я думаю, что по натуре наш друг совсем не таков. И еще у вас он получился похожим на монаха.

— Это все Марджори. Сказала, что видит его священнослужителем. В сущности, им Хельзингер и является, ведь он жрец науки.

— Боюсь, уже недолго осталось, если его лишат работы. Где он, кстати? Я не видела Джорджа с самого утра.

— В Сан-Сильвестро. Пошел к мессе.

— Сегодня же не воскресенье.

— Возможно, ему понадобилось послушать службу после отвратительного демарша этого Гримонда. Нам не надо было вообще пускать его на виллу. По мне, лучше уж тараканы.

— Бенедетта с вами не согласилась бы. Хотя я согласна: такие люди действительно похожи на тараканов. Зловещие, неодолимые и безразличные к тому миру, в который вторгаются.

— Как налоговые инспектора.

— И люди из министерства продовольствия, которые ходили после войны и проверяли, не едите ли вы яйца от собственных кур. У нас был один такой в Солтфорд-Холле, и мой отец раз чуть не сцепился с ним врукопашную. Я никогда не видела его в таком гневе. Вообще-то он человек не злой.

— Хотелось бы познакомиться с вашим отцом.

— В самом деле? Не думаю, что у вас оказалось бы много общего. Он живет такой добродетельной жизнью, что едва ли относится к человеческим существам.

— Если бы в нем не было ничего человеческого, вы не воспринимали бы его так, в штыки, постоянно.

Делия некоторое время осмысливала эти слова.

— Он выводит меня из себя. Все время молчаливо критикует. Все, что я делаю, считает дурным.

— Разве отец вами не гордится?

— Чем тут гордиться? Нет, я не напрашиваюсь на комплименты и не строю из себя бедную сиротку. Просто столь многое из того, что я сделала, относится к вещам, которые он терпеть не может. В Кембридже отдавала все время музыке, вместо того чтобы сосредоточиться на языках; потом, когда вернулась, пошла на оперную сцену.

— Да, выглядит кошмарным сном для сурового папаши, — заметил Уайлд, сосредоточившись на фигуре Марджори, которую изобразил самоуверенной особой с острым глазом.

— Мой отец хотел, чтобы я пошла работать в наше семейное предприятие. Старательно вкалывала каждый день за скромное жалованье.