Тело Кристины - Макс Монэй (2008)

Сонный город ложится спать прямо на нас, дрожа от усталости и нервного перенапряжения. Он падает прямо на наши лица, запрокинутые кверху. Мы уставились на небо, которое рывком притягивает к себе упирающуюся ночь. Она еще стесняется, бедная девушка! Мы сидим вдвоем на самой обычной скамейке, каких тысячи, шероховатой на ощупь и твердой для задницы. Каких только задниц она не видала за свою жизнь: всех возрастов, всех размеров, в любую погоду. Я люблю эту темноту. Она корчит из себя девственницу, испуг, неожиданность и нехотя снимает одежду, словно роняя лепестки, медленно и неловко. Я люблю замедлять ход времени, с тех пор как я полюбил ее. Меня пьянят минуты бесконечной тишины и неподвижности, которые предшествуют всплескам взаимного желания. Как музыкальные паузы. Я наслаждаюсь ими, как антрактом сногсшибательного спектакля. Пауза приятна, когда ты знаешь, что это всего лишь пауза. Что она — фантастическое предвестие, сказочное ожидание лучшего, которое сбудется у тебя на глазах. Наши запрокинутые лица купались в свете уходящего дня. Наши пальцы сплетались и занимались любовью, не отпуская друг друга. Я чувствую, что хочу жить с этой женщиной. Я хочу, чтобы мы были вместе. Ее шмотки, которые водворятся на жительство вперемешку с моими на самой верхней полке единственного бельевого шкафа в моей комнате. Окна, распахнутые настежь, когда на улице минус пять, потому что надо проветривать. Все это я принимаю с распростертыми объятиями, все это — милые домашние компромиссы при непосредственной близости. Потому что мне двадцать. И потому что я уже знаю, что все это житейские мелочи, а любовь вещь безусловная. Компромиссам в жизни не место, они годятся только в семье и на работе. В любви они называются по-другому: желать счастья любимой женщине. Она смотрит на меня внимательно и вдруг говорит:

— Я согласна. Давай будем жить вместе.

— Как ты догадалась?..

— Просто ты из тех немногих, кто умеет обходиться без слов.

А она — одна из тех немногих, с кем я хотел бы быть рядом вечно. И она вдруг улыбнулась мне так загадочно, как будто эту мою мысль она услышала тоже. Нет, как будто она знала об этом всегда.

32

Сантехник.

Нет, моя наивность меня просто поражает. Белоснежка по сравнению со мной покажется верхом цинизма. Чудовищем.

Постарайтесь воспитать вашего отпрыска в постоянном страхе перед грядущими ужасами. Пусть он ждет от жизни только плохого. Зато так он избежит огромного количества жестоких разочарований.

Потому что поддерживать в нем иллюзию, будто в каждом человеке, какой бы он ни был плохой, в глубине души все равно есть что-то хорошее, — это грубая ошибка воспитания. Воспитывать в нем сострадание и любовь к ближнему — это абсурд. Внушать ему, что прощение есть лучшее, чем он может ответить своему врагу, — просто неверный расчет, обреченный на провал. Христианское воспитание порождает нелепых уродцев, вечных инфантилов, которые умеют только получать ото всех по полной программе, никогда не понимая за что.

Водитесь со всяким отродьем с младых ногтей, это поможет вам с головой окунуться в правду жизни: человеческая жестокость не знает предела. Самые порочные из ваших друзей, которые передразнивают голос погибшего ребенка под окнами безутешной матери, подают вам хороший пример того, на что способны простые смертные в смысле жестокости.

Вернемся к моему предположению о сантехнике.

В детстве у меня не было товарищей, которые мучают котят. Я не встречал таких.

Никто из мальчишек, с которыми я играл в детстве, никогда не запихивал девочке в рот свежепойманных насекомых в отместку за то, что она толстушка или дурнушка.

Самое худшее, на что я был способен, — это непреднамеренное оскорбление, что-нибудь вроде жевательной резинки, налепленной на волосы. Беспечные шалости.

Так что вы от меня хотите теперь? Я в страшном сне не смог бы вообразить ничего подобного.