Молодой человек пристально смотрел на меня; его глаза точно так же, как и глаза брата вчера вечером, ощупали меня с ног до головы. Но взгляд юноши не был дерзким, а выражал скорее мужское любопытство и, да простит мне Бог нескромность, невольное восхищение Па мне был красивый, ярких, броских тонов купальник — оранжево-желтые цветы на белом фоне.

— Это моя племянница, мисс Дадли, — представила тетя Мэгги.

— Очень приятно.

Мы учтиво кивнули друг другу.

— Я на минуту оставлю вас.

— Не торопитесь, у нас много времени.

Открытая улыбка Роя мне понравилась. Но ответной улыбкой я юношу не удостоила. Я вернулась в коттедж, где переоделась простое белое льняное платье. Расчесывая волосы, с огорчением заметила: среди темно-каштановых прядей поблескивают седые нити. Подкрасив губы, я завершила туалет. На мое счастье, природа одарила меня бархатистой матовой кожей, почти не требовавшей косметики.

Когда я появилась на газоне перед коттеджем, глаза молодого человека восхищенно загорелись.

— Очень приятно, что в коттедже снова кто-то живет. — Рой был искренне рад.

— Вы часто его сдаете? — Тетя Мэгги оказалась тонким дипломатом.

— Нет. И не надолго, — улыбнулся Рой. — Два или три раза в год, на неделю или чуть больше. Мало кого прельщает такая глушь.

— Нам по душе уединенность Роджерс-Кросс, — сказала тетя Мэгги и, повернувшись ко мне, спросила: — Ты находишь, мне следует переодеться?

— Все выглядит вполне достойно, — ответила я.

— Если это только ради нас, то не стоит беспокоиться о парадной одежде, — улыбнулся он. — Подождите, вы еще не видели обстановки вашего дома. Могу вас уверить, она далеко не изысканна.

— Прекрасно! — Тетя Мэгги направилась к роще.

Рои шел рядом со мной. Вскоре я поняла, что он и не думал нарушить мое душевное равновесие. Рой не вспоминал о случившемся прошлой ночью, оставив неприятную беседу, по-видимому, для своего брата.

* * *

«Обстановка», как ее назвал Рой, была скромной и довольно уютной, но во всем чувствовалась бедность, неухоженность. Занавески, обивка на креслах и диванные подушки выглядели так, словно их не обновляли уже много лет. Комната, в которой мы сидели, несомненно была гостиной. Лучшим ее украшением служили два антикварных небольших стола. В горке из темного дерева пестрели старинные фарфоровые сервизы. Довершал убранство гостиной массивный гарнитур старомодной мягкой мебели, обитой красной выгоревшей ворсистой тканью.

За чайным столом главенствовала Флора Клеверли. Ее руки мелькали над большим серебряным подносом с тонким узором, который говорил о том, что поднос сделан в Шеффилде. На подносе красовался чайный сервиз, выполненный в том же стиле и до блеска начищенный. По правую руку от мисс Клеверли стояли две пирожницы и небольшой столик с разнообразными закусками. Помимо экономки, Роя Маквея и в комнате находилась только еще одна персона — Дженни Слейтер.

Дженни было десять лет, и ее лицо им почти такое же выражение, как и лицо ее сестры, когда та днем раньше смотрела на меня из окна автомобиля. Но эта девочка, почти ребенок, казалась ровесницей Франни. Застолье бедняжке Дженни было не в радость. Ее шпыняла неугомонная домоправительница. Только и слышалось: «Дженни, подай мисс Дадли сэндвичи. Дженни, передай сахар мисс Фуллер. Сделай то. Сделай это. Посмотри туда. Посмотри сюда».

Не переставая распоряжаться, эта деятельная особа вела беседу, задавала множество вопросов. Она напоминала компьютер последней модели. Наконец Флора обратилась ко мне:

— А чем занимаетесь вы? Я имею в виду вашу профессию.

Я не собиралась говорить правды болтливой экономке — зная, чем может это обернуться в таких Богом забытых местах. Тебе сразу же выложат стопку покрытых пылью рукописей и предложат их прочитать. «Разумеется, когда у вас выпадет свободная минутка». Но гордившаяся мною тетя Мэгги забежала вперед: