Голубые Орхидеи - Джулия Фэнтон (1995)

Блестящие зеленые глаза мальчика, устремленные на него, постепенно затуманивались от действия наркотика.

— Был обвал, Михаил. Ты понимаешь, что это? Снежная лавина скатилась с вершины горы. Много, много людей погибло. Шесть вагонов упало в реку, в ущелье, среди них вагон, где находились твоя мать и сестра.

— Нет! — закричал Миша, и глаза его засверкали. — Этого не могло произойти. Я вам не верю!

— Это произошло, малыш. Они умерли. Они на дне реки. Мне очень жаль. — Петров облизал пересохшие губы и добавил: — Михаил, в поезде я нечаянно слышал, что у тебя нет родственников. Твоя бабушка умерла в прошлом году, ты один.

Голова мальчика, словно от удара, откинулась назад.

— Ты должен где-то жить, нужно, чтобы кто-то о тебе заботился, чтобы ты вырос большим и сильным, — мягко продолжал Петров. — Я сделаю это для тебя, Миша. Я усыновлю тебя и обеспечу всем необходимым.

Потрясенный ребенок смотрел на него, пытаясь отрицательно покачать головой, но морфий уже начал действовать, и он смог только пошевелиться. Вскоре мальчик тяжело опустился на временно установленную полку поезда и чуть слышно захрапел.

Петров с чувством собственника смотрел на спящего ребенка. Но как быть с матерью?

Покинув купе, где спал его маленький питомец, он задвинул дверь и встал перед ней, охраняя помещение от вторжения. Он начал составлять план со знанием дела. Во-первых, нужно сказать Наде Сандовской, что ее сын умер — стал жертвой обвала. Во-вторых, поскольку женщина тоже возвращается в Москву, он должен принять меры, чтобы она случайно не встретилась с мальчиком.

Он прикрыл глаза и, потирая обмороженные пальцы, обдумывал, что предпринять. Он мог ее привлечь «за политические действия, направленные против безопасности государства». Беззащитная и беспомощная, она к тому же была вдовой диссидента, запятнанной и находящейся на подозрении. Но нет. Она даровала ему своего сына. Теперь он сделает ей подарок. Ее жизнь!

Он пытался припомнить все разговоры между матерью и близнецами, которые слышал в течение двух дней пути. И затем его осенило: она образованная, рассказывала детям сказки по-французски. Какая удача! Есть способ — да. Он найдет для нее работу за пределами Москвы.

Спасшиеся пассажиры провели ночь в битком набитом вагоне. Тепло скученных тел вызывало в них чувство покоя, а на следующее утро их отвезли на грузовике назад, в Тбилиси.

— Мне очень жаль, — сказал Петров. — Вашего сына не нашли, очевидно, его засыпало лавиной.

Надя пристально смотрела на него, и ее лицо медленно бледнело.

— О нет… пожалуйста, пожалуйста…

— Он не умер! — закричала Валя, ее маленькие руки стиснули голубого плюшевого мишку с удивительной силой.

— Он умер, — сурово повторил Петров, отводя от них взгляд. — И похоронен под миллионом тонн снега. Мне очень жаль. Действительно жаль.

Тбилиси был покрыт толстым слоем снега. Государственные здания, театры, учреждения культуры украшали статуи, обсаженные платанами улицы носили такие названия, как бульвар Руставели, улица Ленина и площадь Героев. Погруженная в раздумье снежная масса горы Мтацминда возвышалась над «старым городом» с его руинами замка четвертого века. Несмотря на свое горе, Валя с любопытством смотрела на древние, шестого века, церкви, когда их грузовик проезжал по улицам, булыжник которых был настолько стар, что почернел.

Спасшихся пассажиров поместили в гостиницу «Сакартвело» на улице Меликишвили.

Надя с дочерью обосновались в маленькой, убогой комнатенке на третьем этаже, выходящей на задворки. За их комнату заплатил какой-то таинственный благодетель.

— Мама! Мамочка! — молила Валентина. Она взяла дешевую щетку для волос, которую они, постояв в очереди, купили в маленьком магазинчике, и стала расчесывать волосы матери. — Мама, пожалуйста, не плачь больше сегодня.

— Извини, дорогая, — сказала Надя, пытаясь вытереть слезы:

— Мама… что теперь будет с нами?