Голубые Орхидеи - Джулия Фэнтон (1995)

Посмотрев назад на поезд, он увидел цепь опрокинувшихся вагонов, некоторые упали в ущелье, другие наполовину были похоронены под снегом, восемь или десять накренились самым невероятным образом. Только пять первых вагонов и локомотив остались неповрежденными.

Лавина! Они видели небольшие лавины днем. Горы коварны ранней весной.

Душераздирающий крик привлек внимание Петрова. Он посмотрел налево и увидел человека, зажатого двумя вагонами, — ноги его превратились в кровавое месиво.

Петров отвернулся, и его стало рвать так неудержимо, что все тело сотрясалось от спазм. Он слышал крики, жалобные вопли о помощи. Люди оказались в ловушке, кто-то в снегу, кто-то в поезде. Он должен помочь им.

Он кашлял и захлебывался, извергая пищу, съеденную за день. Затем вытер рот и направился к искореженным вагонам.

Безумно желая найти своего брата, Валентина, скользя и ползком, пробиралась среди разбросанных чемоданов и перевернутых вверх дном полок и наконец нашла выбитое окно. Она выбралась наружу и оказалась на верху вагона.

Ошеломленная, она ухватилась за металлический край окна и осмотрелась. Многие вагоны сошли с рельс и, искореженные, лежали на боку, пять или шесть вагонов упали в ущелье, к реке, на глубину около трехсот метров. Фигуры спасателей сновали взад и вперед, выкапывая людей из снега.

Валентина зарыдала. Где ее брат? Похоронен в снегу? Или на дне реки?

Но ее восьмилетний разум еще не мог представить ясной картины смерти и довести эту мысль до конца. Она не замечала, как из ее рта и носа струится кровь, на лбу огромный синяк и кровь в волосах. Валентина знала только одно: она должна найти своего брата. Должна. Она выкрикивала его имя снова и снова:

— Миша! Миша!

Два часа спустя Петров был совершенно измучен, каждый его мускул молил об отдыхе, но он помог спасти восемь перепуганных пассажиров. Скоро наступит тьма, спасательные работы станут невозможными. Температура тоже падала, и многие попавшие в западню люди замерзнут ночью.

Тяжело дыша, Петров двинулся на звук чуть слышной мольбы и споткнулся о тело ребенка. Мальчик, одетый в знакомую темно-зеленую шерстяную куртку на подкладке, лежал, скрючившись, наполовину засыпанный снегом. Он был без сознания, непокрытая голова окровавлена, лицо побелело, а правая нога неестественно вывернута.

Михаил.

Сердце Петрова дрогнуло. Ребенок. Каким-то образом он вылетел из вагона и теперь лежал один, вдали от своей матери и сестры, судьба которых неизвестна.

Испытывая прилив ликования, он нагнулся, освободил мальчика из-под снега, поднял и понес его к временному госпиталю, который разместился в машине метрах в тридцати от колеи, туда доставляли раненых. Несколько врачей, бывших пассажиров поезда, оказывали раненым первую помощь. Петров внезапно решил, что поместит мальчика в другую машину и убедит врача осмотреть его там.

Ребенок был в его руках, и мать не знала, где он.

Михаил пришел в себя, но не плакал, только разок всхлипнул, когда женщина-врач вправляла ему сломанную правую ногу. Петров, гордый стойкостью мальчика, держал его на руках.

— Он все еще в состоянии шока, и за ним нужно присматривать, — сказала врач, направляясь назад в санитарную машину.

— Наркотики, — потребовал Петров. — Нужно, чтобы у него было что-то против боли, чтобы успокоить его.

— Их у нас недостаточно. Есть люди, испытывающие страшную боль, у которых раздроблены…

— Оставьте морфий, — резко оборвал ее Петров, — и не будем говорить об этом. Я из КГБ.

Врач выудила из сумки несколько ампул и снабдила Петрова инструкциями по их употреблению. Затем быстро ушла.

Михаил потряс головой и огляделся с недоумением и тревогой.

— Где моя мама? — спросил он в десятый раз. — Где моя сестра Валенька?

— Ты должен быть мужественным, — наконец сказал Петров.