Голубые Орхидеи - Джулия Фэнтон (1995)

Миссис Ледерер — нет, Пичис — была прекрасна.

— Девочки, — сказала Пичис своим приятным нежным голосом, — надеюсь, вы проголодались. Я запланировала замечательный ленч. И думаю, вы любите цветы.

— Ц-цветы? — заикаясь, пробормотала Валентина. Пичис протянула белую картонную коробку, перевязанную отделанной рюшью голубой лентой.

— Не хотите открыть ее? По дороге сюда я заехала к своему флористу, и он предложил это.

Девочки колебались.

— Давайте, — настаивала Пичис, — открывайте. Там по букетику для каждой.

Взволнованные, они подняли крышку коробки.

— О! — воскликнула потрясенная Валентина.

— Чертовски привлекательные! — закричала Орхидея.

Внутри коробки уютно свернулись два маленьких букета для корсажа, сделанных из гофрированных голубых орхидей. Рассчитанный на ребенка голубой шелковый бант с крохотным медвежонком такого же цвета дополнял каждый букет.

— Чертовски восхитительно!

— Сью Энн Уэлч, — рассердилась сестра Мэри Агнес, — следи за своим языком, а то не поедешь на ленч.

Но Пичис улыбалась, встав на колени, чтобы помочь каждой девочке приколоть свой букет.

— Глупости, мы втроем замечательно проведем время. А эти букеты ознаменуют… ну, так много всего. Мы станем семьей, я надеюсь. А вы, девочки, по-настоящему будете сестрами.

Валентину внезапно охватил приступ вины, словно испытывая теплые чувства к Пичис, она каким-то образом предавала маму, Мишу и папу. Затем она ощутила в глубине что-то похожее на улыбку и поняла, что это мама говорит ей «все в порядке» и та часть любви, которую подарит ей Пичис, будет исходить и от нее тоже.

— О мои девочки, — прошептала Пичис, заключая их в объятия.

— А что на ленч? — прощебетала Орхидея.

ГЛАВА 6

Стамбул, Турция. 1977

Молодая женщина в черном платье прохаживалась по оживленному базару Казбы, с усилием прокладывая себе путь через толпу закутанных в черные одеяния женщин, отчаянно торгующихся с продавцами лимонов, апельсинов и причудливых дынь.

Ей было двадцать лет. Тонкая, смуглая, с нежным взглядом византийских глаз, она так естественно вписалась в волнующуюся рыночную толпу, что никто не обращал на нее внимания. Базар был настолько переполнен, что люди шли плечом к плечу, костлявые длиннохвостые собаки-дворняжки дрались из-за объедков, еще более тощие и грязные ребятишки, обвязанные шалями, выпрашивали лиры.

Запахи специй, раздавленных фруктов и человеческого пота вызывали поразительное ощущение. Она вздрагивала, ощущая разрастающееся сексуальное волнение.

Она убила его! Французского торговца оружием, во всяком случае ей так сказали. Возможно, он поставлял оружие туркам, а те использовали его против греков в недавнем приграничном конфликте. Она не знала, почему его решили убить, да ей было безразлично. Она только помнила, как он задыхался, молил о пощаде, потерял контроль над своим мочевым пузырем. Его лицо все больше багровело, когда она затягивала гарроту вокруг его шеи. Туго… еще туже… до тех пор, пока его скрюченные пальцы перестали пытаться ослабить ее.

Ах, это прерывистое дыхание. Невероятно волнующее чувство абсолютной власти… Власти над человеческой жизнью. Это лучше, чем секс, лучше, чем нитрат амила, который один из ее любовников однажды заставил ее ввести себе.

Это, конечно, не первое ее убийство, но первое, за которое ей заплатили.

Греки обещали ей невероятную сумму в два миллиона драхм, почти десять тысяч долларов, такая сумма казалась ей сверхъестественной.

Пройдя мимо ларька, где висели туши освежеванных ягнят, женщина ускорила шаги. Ей надо было успеть на пятичасовой рейс до Лондона компании «Бритиш эйруэйз», а затем до Аргентины. Но еще важнее добраться прямо сейчас до комнаты, которую она снимала, прежде чем оргазм, нарастающий внутри нее, не взорвался необузданным экстазом.

Мотаун. 1979