Никто мне не верит - Молли Катс (1996)

Дожидаясь своей очереди в душ, Грег гладил рубашку. Линн держала утюг в спальне вместе с маленькой переносной гладильной доской, которая сейчас лежала на мраморном столике. Водя по рубашке утюгом, Грег рассматривал другие предметы, стоящие на столе — ряды книг, шкатулку для драгоценностей, несколько фотографий в рамках.

На одной из них были Линн и Кара на пляже на фоне пальм. Волосы Линн были гораздо короче. У Кары тоже была другая прическа. Он даже наклонился, чтобы лучше ее рассмотреть.

На фотографии большего размера Линн и Кара сидели среди группы людей на банкете рядом с лысоватым мужчиной в смокинге, который держал в руках какую-то награду.

В конце мраморного столика стоял коллаж из фотографий, некоторые из них были черно-белыми. Он поставил утюг, чтобы взять коллаж, а затем снова стал гладить, одновременно рассматривая его.

На большинстве из них были Линн и ее брат. На более старых, не очень четких снимках, скорее всего, были их родители; на некоторых снимках, сделанных недавно, была изображена какая-то женщина, видимо жена Лоуренса. Как ее звали? Анджела.

Лоуренс был громадным мужчиной, на две головы выше Линн. Похоже, что он таким и родился; Грег не нашел фотографий маленького Лоуренса. Смешно, что такой гигант носит столь шутливое прозвище.

На детских снимках Линн была тоненькой девочкой в слишком больших для нее брюках и платьях. Она редко стояла или сидела прямо, почти всегда камера запечатлевала ее сутулящейся, словно она съеживалась от страха.

Встряхнув рукав рубашки; Грег подумал о том, как не похожа Линн на этих фотографиях на ту Линн, которую он знает сейчас.

Сегодняшняя Линн уверенно сидела за столом ресторана, прекрасно осознавая, что проходящие мимо люди узнают ее, гордилась этим вниманием. Она ходила, выпрямившись, высоко подняв голову, с удивительной грацией.

Удивительно, как меняются с годами некоторые женщины.

Ему хотелось посмотреть, как она работает, и он пытался убедить ее разрешить ему присутствовать на завтрашнем шоу. Но нет. Она категорически отказала. Только не это шоу. В другой раз.

Он отключил утюг и повесил рубашку на вешалку.

У него не сохранилось детских фотографий. У его родителей никогда не было фотоаппарата — у них не было ни дома, ни земли, ни даже кастрюль. Они были поденными рабочими, которых владельцы поместий называли «соломенными рабами», потому что под безжалостным солнцем южной Калифорнии зеленая трава превращалась в солому, если не было рабочих, чтобы поливать ее.

Годы своего детства он провел в роскошных поместьях около Агуанги; его семья, как и другие миграционные рабочие, переезжала с одного места на другое, в зависимости от того, где требовались рабочие руки. Домом для них служили разваливающиеся лачуги для наемных рабочих, а соломенным рабам всегда доставалось самое худшее. Часто Грегу с родителями и сестрами приходилось жить в одной комнате еще с двумя семьями.

Та жизнь осталась в далеком прошлом… Сейчас у него была роскошная квартира из пяти комнат, сверкающая хромом и темным стеклом, со всей необходимой ему кухонной утварью. Но он по-прежнему не мог избавиться от чувства удивления, возникавшего у него всякий раз, когда он попадал в дома, пропитанные семейным духом.

* * *

Линн нервничала, но Грег казался спокойным. Он хвалил еду, приготовленную Бубу, и ожерелья Анджелы. Он делал вид, что не замечает того, как Анджела оценивает его всеми доступными способами, за исключением, пожалуй, рулетки. Несмотря на постоянное ворчание, теперь, когда Линн действительно кого-то привела к ним, Анджела казалась обеспокоенной.

— Вы работаете? — спросила она Грега.

— Конечно работает, — сказала Линн. — Он работает в рекламе.

— Это не так, — возразил Грег.

Линн прищурилась:

— Но — ты же здесь по делам.

— Да. Но это не имеет отношения к рекламе.

Линн медленно намазывала крекер соусом из шпината, стараясь прийти в себя.