После всех этих лет - Сьюзан Айзекс (1994)

— Миссис Мейерс, проблема в том, что нет фактов, доказывающих, что в вашем доме был кто-то еще.

— Черт возьми, но ведь этот кто-то был! — закричала я. — Там ведь был еще и убийца!

— Миссис Мейерс, пожалуйста. Вы должны понять…

Я должна была податься вперед, чтобы услышать то, что он говорит.

— Если убийца был в вашем доме, полиция скоро определит это. Не забывайте, будут результаты вскрытия, не говоря уже о других проверках. Возможно, в каком-то рапорте и появится сообщение о том, что нож брали уже после смерти. И все будет великолепно!

Великолепно? Я задумалась. Этот модник, видимо, никогда не занимался уголовными делами.

— Вы когда-нибудь вели дела об убийствах? — спросила я.

— В последнее время нет. Но я работал три года в своем округе как помощник федерального прокурора, при Фрэнке Хогене, здесь в Манхэттене, в пятидесятых.

Цвет моего лица, видимо, сменился с бумажно-белого на прозрачно-зеленый, потому что он тут же добавил:

— Убийства, коррупция, уклонение от налогов… это все равноценно для судопроизводства. Главное — законы, лежащие в основе — и все. А теперь скрестите пальцы, чтобы все остальные проверки были удачны, но и не слишком поддавайтесь оптимизму.

Я постаралась быть адвокатом сама себе:

— Проверки, вероятно, покажут, что следов от машин было больше, чем от одной машины Ричи.

Если бы глаза Форреста Ньюэла не были открыты, я бы решила, что он спит. Его грудь то вздымалась, то опускалась. Он был абсолютно спокоен. Я же говорила с такой горячностью, на какую только была способна:

— Послушайте, в кухне на полу была грязь. Я подумала: «Машина Ричи стоит, рядом, у дороги. Почему тогда у него столько грязи на ботинках»? Дождя не было. Скажите, на этот случай они не делают проверок?

— То место, куда ведут следы от шин, как вы сами сказали, очень часто используется для парковки игроками в теннис. А раз вы считаете, что грязь — это важная улика, то полиция скажет вам, что ее занес на кухню ваш муж.

— Вы тоже считаете, что это я убила своего мужа?

— Всем моим клиентам я говорю, что это совершенно не имеет значения — что я думаю. Важно то, что думают власти.

— Я не убивала его!

— Не расстраивайтесь, миссис Мейерс. Это еще не конец, вы понимаете. Это начало длинного процесса.

— Меня посадят в тюрьму, как вы считаете?

— Не знаю. У меня нет ничего определенного.

— Но это возможно?

— Если мы найдем доказательства, что вы непричастны к смерти мужа, или выяснится, что кто-то другой больше заслуживает внимания полиции, все встанет на свои места, и вы успокоитесь. Если же нет, я бы посоветовал вам признать вину и тем самым сократить себе срок. В этом случае, с сожалением должен заметить, вам придется некоторое время провести в тюрьме.

Когда я снова обрела дар речи, я спросила:

— Некоторое время — это сколько?

— Самое худшее, что вас ждет, — он улыбнулся, но тут же опять скорчил скорбную гримасу, — не больше, чем от двенадцати до пятнадцати лет.

Я встала.

— Нет, не так. Уверен, будет меньше.

Мы распрощались. Меня мутило. Я боялась, что меня вывернет прямо на блестящий черный пол холла фирмы Джонстон, Пламли и Уитбред.

Лифт распахнул передо мной дверцы. Я вышла на Парк-авеню. Она казалась переполненной деловыми женщинами. Одинаковыми, элегантными, с утонченно-хищными лицами и блестящими волосами. Ни одной в темно-сером костюме. Не тот сезон. Они знают, что носят — костюмы из шотландки с длинными юбками до середины икр, ноги обтянуты темными чулками. Я пробиралась через толпу, и, казалось, они знали, что мне надо уступать дорогу. Осторожно! — как бы телеграфировали они друг другу. Ярко выраженная провинциалка!