После всех этих лет - Сьюзан Айзекс (1994)

Сестра Ричи Кэрол, затянутая в черный креп, нарочито скорбно поцеловала мальчиков. Меня она не поцеловала. Она не замечала меня.

— Она выглядит так, будто собралась на похороны, — голосом, возможно, слышным в Майами, заявила моя мать. — Кто она?

— Сестра Ричи, — прошептала я. — Кэрол. Ее муж был бухгалтером у Ричи.

Я всматривалась поверх голов. Джессику я не видела. Однако мне показалось, что краем глаза я заметила Тома Дрисколла. Но, когда я вновь посмотрела туда через несколько секунд, его уже не было.

Пришли несколько друзей и соседей. Они шептались между собой: что я могу сказать? не могу этому поверить! ужас! что будут думать о нашем обществе? Они осмотрелись и, убедившись, что никто за ними не наблюдает, зашептались более оживленно. Они не хотели, чтобы видели, что они разговаривают со мной. Или целуют меня. Они обнимали Бена, пожимали безвольную руку Алекса. Кроме Касс и Стефани, никто не смотрел мне в глаза. Остроносый служащий в черном костюме пригласил присутствующих пройти в часовню. Когда все покинули приемную, моя мать протрубила:

— А где Ричи?

— Он там, мама. Пойдем. Нам надо войти туда.

— А почему он не здесь, с нами? Он играет в теннис?

Бен взял ее за руку.

— Он умер, бабушка.

— Кто умер?

— Мой отец, Ричи.

— Нет! — она так энергично затрясла головой, что ее челюсть задвигалась взад-вперед. — О, мой Бог! Ричи умер!

Она не могла успокоиться, даже когда мы вошли в часовню под отвратительный шепот, хотя в это время уже бормотала: «Чарли! Чарли!», решив, видимо, что мы на похоронах моего отца.

Не помню, что говорил раввин. Он был совершенно еще мальчик, не намного старше Бена. Он обратился ко всем, «кто любил Ричарда», тем самым не только включив туда Джессику, но и избежав дискуссии «Ричи» или «Рик».

В конце концов я увидела и ее. В печальной дымке серого шелка, все время сзади, одна. Прекрасный тактический ход — одинокая печальная красавица. Раввин был настолько тронут, что обратил свое надгробное слово прямо к Джессике. Все головы повернулись, и все глаза уставились на нее и на слезы, которые текли по ее лицу.

В лимузине, по дороге на кладбище, Алекс проглотил еще одну пилюлю, стараясь сделать это незаметно. Потом он клялся, что никакой пилюли не было. Бен извинялся, бормотал, что я вовсе не «дрянь», а удивительная, заботливая и внимательная мать. Разве у нас не было прекрасных моментов, когда я учила его кататься на велосипеде, когда мы ездили в город смотреть пьесы Шекспира, когда ездили выбирать колледж? Его извинения, хоть и искренние, были очень похожи на черновик его первого письма, которое я должна была получить, находясь уже в тюремной камере. Я спросила его, что за таблетки принимает Алекс? Он ответил, что это слабенькие наркотики еще шестидесятых-семидесятых годов и что мне совершенно не стоит беспокоиться — Алекс ими не злоупотребляет.

Мама рыдала всю дорогу до кладбища. Внезапно, услышав какую-то шутку, громко расхохоталась. Когда мы с шофером помогали ей выйти из машины, она вдруг громко сказала:

— Ну, теперь, когда он мертв, подумай о себе. Ты еще сможешь найти себе нового дружка.

— Замолчи! — я оглянулась.

Слава Богу, кажется, никто не слышал.

— У тебя всегда были любовники, — закудахтала она. — Ты думаешь, я не знала? Ты думаешь, никто не знал, как ты себя вела?

Бен выглядел больным.

— У нее маразм, — сказала я.

Он безразлично кивнул.

— Успокойся, Бенджи. Ты же знаешь меня. Ты же не думаешь, что я когда-нибудь изменяла твоему отцу?

Дальше — хуже.

По дороге от ритуального, зала до кладбища многие покинули процессию: кто-то осуждал меня, считал меня виновной, а кто-то просто не мог разобраться в ситуации. Алекс, Бен с «Подозрительной» и я с матерью стояли с левой стороны гроба, рядом — Касс с Теодором, мои родственники, несколько учителей и два старых приятеля из нашей школьной газеты.