Хищная книга - Мариус Брилл (2006)

Собственно, будь я заурядным рационалистом-картезианцем, я мог бы утверждать, что все находящееся вне нашего разума не имеет никаких доказательств своего существования, — если оно не порождает у нас никакого чувственного восприятия, не участвует в нашем чувственном опыте, это все равно что его не существует вовсе. А в таком случае вы и в самом деле чувственный пуп земли, и мир вращается вокруг вас.

Однако в силу моего всеведения мне хорошо известно, что мир продолжает вращаться сам по себе, что бы вы ни делали в попытке остановить его.

Разумеется, при нашем эгоизме мы иногда готовы поверить, что мир есть плод нашего воображения. Мы можем вообразить себе, будто бы он просто не существует, когда мы о нем не думаем. А в истории Миранды сейчас как раз наступил такой момент, когда она забыла обо всем на свете. Итак, Миранда направилась к турникету, сопровождаемая этим гипертрофированно мускулистым кретином с нелепым имечком Фердинанд Ксавьер.

Простите, я изо всех сил стараюсь не осуждать его, но учтите, пожалуйста, как мне трудно.

Она подошла к турникету и в блаженных грезах забыла о своих подругах, неприятностях и тревогах. Она ощущала только его близость. В этой ожившей мечте все фантазии превращались в реальность, и Миранда забыла о Троцком и гигиенических прокладках, о Флирте и Барри, даже о Мерсии. На ближайшие несколько часов своего экстаза она отправила их в чистилище разума, на склад забытых вещей. Эта темница памяти, где подследственные мелочи теснятся на одних нарах с репрессированными сожалениями и пожизненно осужденными воспоминаниями о минутах позора. Они загнаны в катакомбы забвения, но только и ждут момента повтора, аналогичного случая или ситуации, чтобы вырваться на волю и наполнить сердце человека стыдом за самого себя.

* * *

Итак, Мерсия в действительности не исчезла, когда Миранда перестала о ней думать. Она не пропала, не испарилась, не томилась в тюрьме забвения Миранды. Абсолютно не ведая, что потрясает самые основы солипсизма, Мерсия продолжала жить, дышать и злиться на мужчин. Она сохранила способность пудриться, краситься и думать.

И вот о чем она думала: о Миранде.

В раздевалке, поднеся к ресницам карандаш и глядя в зеркало, Мерсия не могла отделаться от мысли, что, будь все нормально, они с Мирандой давно бы переговорили, договорились, нашли бы общий язык — мужчинам на погибель. Ей начинало по-настоящему не хватать Миранды, такой благодарной слушательницы. В непривычном молчании Мерсия рассеянно накладывала тени на веки толстым слоем, пока не стала выглядеть как что-то среднее между пандой и актрисой немого кино. На мгновение ей почудилось, что она — Луиза Брукс. Она широко раскрыла глаза и прикусила край ладони, как делала эта звезда Великого немого, когда к ней приближалось какое-нибудь зло, чаще всего — мужчина.

Однако Мерсия начала уже осознавать и то, что главная неприятность, когда не с кем поболтать, — остается слишком много времени для размышлений.

Ничем не прерываемые мысли принялись неумолимо выстраиваться в логические цепочки, один тезис сменялся другим, создавая полное ощущение, что в конце концов цепочка умозаключений приведет ее к какому-то выводу. И вывод этот, безусловно, должен будет иметь какое-то отношение к Миранде.

Мерсия продела руки в рукава куртки.

Как все же нелепо, когда мужчины подают тебе пальто, как будто ты дите малое, а ты, конечно, никак не можешь попасть в рукава, потому что не привыкла, чтобы они были там, где их держат.

Выходная дверь.

Похоже, это делается специально, чтобы подчеркнуть, какая ты неуклюжая, потому что женщина.

Через полуосвещенный Второй этаж.

Разве «галантность» — это не просто набор сигналов, которые мужчины подают женщинам, чтобы показать, что они все еще главные?

Вниз по лестнице к служебному входу.

Но почему бы тогда не эксплуатировать это притворное смирение, не извлекать выгоду из этих насквозь фальшивых ритуалов?