Дела сердечные - Тьерни Макклеллан (2000)

В длинные узкие окна по обе стороны от входной двери сквозь полупрозрачные занавески мало что разглядишь. Я уже хотела подойти к окну поближе, но вовремя остановилась. Так, минутку. Что это я делаю? Я ведь вовсе не хочу видеть, как кто-то там ходит. И совсем не хочу видеть того, кто, возможно, стоит по другую сторону занавесок и смотрит в окно на меня.

Я отшатнулась, пытаясь унять дрожь. Ну и ну! Выходит, теперь я боюсь заходить не только в чужие дома, но и в свой собственный!

А еще я боялась отпускать туда Матиаса и настояла, чтобы мы вдвоем отправились звонить в полицию из телефона-автомата в супермаркете, что в трех кварталах от моего дома. Матиас предлагал воспользоваться телефоном кого-нибудь из соседей, но, слава богу, уступил мне.

Матиас не знаком с моими соседями. Почти все они в летах, почти все — милые люди, и почти у всех куда больше свободного времени, чем у меня. Пару недель назад я заскочила к даме, что живет напротив, чтобы отнести письмо, доставленное мне по ошибке, — и вернулась домой только к полуночи. Правда, уходя от старушки, я была в курсе всех событий, случившихся в здешних краях аж с 1952 года.

Но помимо болтливости соседей у меня была еще одна причина, чтобы воспользоваться услугами телефона подальше от дома. Если призрачный резчик все еще торчит в моем жилище, я хотела дать ему побольше времени, чтобы он убрался к чертям до нашего возвращения. Понимаю, что найдутся люди, которые назовут это трусостью. И у меня готов для них ответ. Вот он: о'кей, значит, я трусиха. Давайте говорить прямо — конечно, мне не терпелось выяснить личность загадочного резчика, но еще больше хотелось жить.

Итак, я вызвала полицию по телефону, установленному у входа в супермаркет, и Матиас отвез нас обратно. Он подъехал к дому, выключил зажигание, после чего мы остались сидеть в машине, усиленно делая вид, будто каждый день вызываем стражей порядка, дабы те проверили, нет ли у меня в доме убийц. Мы вдруг принялись обсуждать телешоу и прочитанные книги и завели дискуссию, так ли хорош последний "Крепкий орешек", как первый. Что угодно, лишь бы не думать о мерзком сердечке, вырезанном на двери.

Думаю, еще до приезда полицейских я уже знала, кто это будет. Ну разумеется, не прошло и десяти минут, как позади нас остановился "форд-мустанг" без опознавательных знаков. Из-за руля вылез Мюррей Рид, а с другой стороны — Тони Констелло. На ходу доставая одинаковые блокноты со спиральными корешками и ручки фирмы "Бик", Солонка с Перечницей зашагали к нам.

— Мэ-эм? — заговорил Рид, открывая для меня дверцу. — В чем проблема?

Он не сказал "на сей раз", но слова эти почти зримо повисли в воздухе.

Матиас выбрался из машины и поздоровался. Пожав ему руку, Рид прищурил бледно-голубые глазки и спросил:

— Мы, случайно, раньше не встречались?

Господи, неужели ему не надоело задавать этот вопрос?

Матиас, впрочем, не выказал недовольства и с готовностью освежил память Рида:

— Вы расследовали смерть моего отца почти год назад.

Реакция Рида была предсказуема. Он переглянулся с Констелло, покосился на меня, а затем снова повернулся к Матиасу.

Я вздохнула. Теперь-то я понимала, что испытывал Билл Мюррей, когда снимался в фильме "День сурка". Неужели мне суждено проигрывать одну и ту же сцену снова и снова?

Констелло занес над блокнотом ручку:

— А вы тоже здесь живете? — Он мотнул головой в сторону моего дома.

Надо же было с ходу наступить на больную мозоль! Прежде чем ответить, Матиас старательно прокашлялся.

— Нет-нет, я просто друг.

— Друг, значит, — повторил Констелло и снова переглянулся с Ридом.

— А причина, по которой мы вас вызвали, вон там. — Матиас направился к крыльцу, вынудив Рида и Констелло последовать за ним. Я поплелась в хвосте процессии, отнюдь не горя желанием смотреть туда, куда сейчас указывал Матиас: — Вот.