Наедине - Юлия Амусина

Пока Никита привычно возится с замком на входной двери, я подхватываю на руки Панка и прижимаю к себе его теплое гладкое тельце. Кот довольно щурится, с изящностью выгибая свою остроконечную спинку, стараниями Стевича щедро примятую лаком сильной фиксации.

Гоша скрывается в темноте за углом.

И вроде бы все как всегда, та же обстановка, те же унылые пейзажи вокруг, но меня не покидает странное чувство, будто мир за каких-то несколько проведенных мной в клубе часов непостижимым образом изменился. Из него исчезли последние отличные от черно-белого краски, и даже этот старый фонарь у входа светит сюрреалистически незнакомо, разливает вокруг клубной площадки тусклое свечение, от которого так и веет пронизывающим холодом.

Вскинувшись, Панк, явно привлеченный чем-то пока мне недоступным, щурит один глаз и востро поджимает треугольные уши, обращаясь в слух. Я слышу свое имя, резко оборачиваюсь, и в полуметре от входа, у нескладных ворот, огораживающих соседнее здание, вижу Михаила. Его ладони спрятаны в карманы распахнутой на груди куртки, из-под которой виднеется что-то темное с белым принтом в форме черепа. Короткие волосы всклокочены набок. Он стоит в нескольких шагах, но его взгляд едва ли не прорезает меня насквозь, в нем мне чудится что-то близкое к недоумению, словно Мишка пытается, но так и не может понять, что делает здесь в такой странный час.

Я тоже не могу.

Наверное, я слишком долго стою без движения, с глупым видом рассматривая его рослую темную фигуру. Даже Панк, лишившийся моих неуклюжих поглаживаний, в конце концов теряет остатки терпения. Смерив меня насмешливым взглядом, кот самостоятельно спрыгивает на землю, с подчеркнуто независимым видом устраивается на крыльце возле Ника и теперь оттуда посверкивает в мою сторону ярко-зелеными глазищами.

Мне кажется, что этот огромный котяра с зеленым веером на спине видит меня насквозь.

Подавляю в себе желание показать вредному Панку кулак, буквально заставляю себя сдвинуться с места, иду к воротам. В ответ на мое скомканное приветствие Миха выдает свою лучшую улыбку и сообщает:

— Я за тобой.

— А…

— А бармен прогуляется в одиночестве.

Пользуясь моей растерянностью, Мишка берет меня за руку с какой-то особой мягкостью, словно оставляя за мной право вытянуть ее из тепла его ладони, что было бы уместно. Но мне совсем не хочется этого делать. Перевожу растерянный взгляд с наших переплетенных пальцев к его лицу. Он пристально смотрит в мои глаза и добавляет с сомнением:

— Конечно, если ты меня не боишься.

Это странно, но в его присутствии я почему-то совсем не ощущаю никаких признаков страха. Мы знаем друг друга всего несколько дней, за это время невозможно проникнуться доверием к малознакомому человеку, даже если в его поведении нет ничего откровенно враждебного. Самое устойчивое впечатление в конечном итоге может оказаться обманчивым. Широкие улыбки в мгновение ока могут смениться звериным оскалом, и тогда наступит осознание, но дергаться, бежать куда-то уже будет поздно, да и бессмысленно.

Когда приманка срабатывает, капкан захлопывается.

Но я не боюсь. Быть может, впервые за очень долгое время меня не терзает это особенное, очень неприятное чувство панической отстраненности от других. От всех тех счастливцев, которые никогда не бывали за чертой нормальности и не имеют никакого понятия о хрупкости собственной жизни и всего того, что ее окружает.

Махнув Никите рукой, говорю, чтобы он меня не ждал.

Мой друг от этого явно не в восторге:

— Сим, ты уверена?

— Я провожу ее до квартиры, — вступает Миха.

Никита угрюмо корчится, показывая свое истинное отношение к этой затее, но кивает, хотя и с видимой неохотой. Одним движением прячет ключи от клубной двери в кармане своей длинной куртки, подходит к нам, и вдруг к полнейшей моей неожиданности целует меня в щеку, едва касаясь своими губами самого уголка моих губ.