День тянулся немыслимо и был заполнен какими-то дурацкими делами, не имеющими никакого отношения ни к его жизни, ни к его мыслям. Он тоже принял решение, потому что оттягивать далее было нельзя. А еще он надеялся, что это решение, и эти перемены изменят и жизнь. Хотелось бы к лучшему…

Юлька вышла из своей любимой школы улыбающаяся и окруженная детьми. Илька любовался ей. Все же, педагогика — это ее призвание. Зря тогда, в детстве, тетя Даша и дядя Слава считали, что она совсем бесталанная, и педагогический вуз просто позволит ей приобрести профессию. Нет, они, хоть и нечаянно, но попали прямо в точку, угадали с Юлькиным талантом. И теперь она была в своей стихии.

Илька поначалу был против этой идеи со школой, в основном из-за того, что компаньоном станет Мельницкий. Была какая-то угроза его благополучию от этого странного мужика. Он не претендовал на Юльку в открытую, но, почему-то, постоянно оказывался рядом! Даже его, Илькина, дочь после появления на свет оказалась в руках Мельницкого. Юлька рассказывала это со смехом, но Ильке было не до смеха. Они оплатили партнерские роды. И вот в самый ответственный момент оказалось, что в зале ожидания вместо него сидел этот Костя. Когда Маша издала первый крик, в зал ожидания выглянула акушерка.

— С Филатовой кто? — выкрикнула она, и Мельницкий поднял руку, будто имел на это право.

Его проводили в маленькую комнатку, где подали туго спеленатую новорожденную Машу.

Юлька говорила, что испытала шок, когда в послеродовой палате обнаружила совершенно растерянного компаньона в халате и шапочке с ребенком на руках.

Но Илька давно перестал быть ревнивым рефлексирующим подростком, и понимал, что Юлька думает только об одном — о своей школе. И он успокоился. Потому что там она находила для себя источник энергии, а значит, это было хорошо.

Юлька долго копалась, пристегивая кресло с Машей, потом уселась сама и улыбнулась ему в зеркало заднего вида.

— Трогай, шеф! — пошутила она. Это был хороший знак.

— Как прошел день? — заговорил Илька на тему, которая была наиболее, по его мнению, подходящей.

— Замечательно! — ответила Юлька, — а у тебя?

— Нормально, — ответил Илька, а потом решился и выпалил, — Юля, мне предложили повышение и я согласился!

Она взглянула на него долгим взглядом.

— Повышение, это означает переезд в Москву?

Илька кивнул и замер, глядя на жену.

Тут в кресле завозилась и закряхтела проснувшаяся дочь, и Юлька переключила внимание, оставив его в напряженном ожидании.

35

Маша не любила ездить в автомобиле, и демонстрировала свое отношение к этому виду транспорта весьма доходчиво. Диапазон выражения нелюбви распространялся от недовольного покряхтывания, которое вскоре превращалось в оглушительный ор. Поэтому путешествия на дальние расстояния становились проблемой. Зато Маша очень уважала коляску. Она могла проспать в коляске три часа, и просыпалась в добром расположении духа. Вот и сейчас, Маша дошла уже до кульминации действа, вовсю надрывая свои детские легкие, и разговаривать, само собой, под этот аккомпанемент, было совершенно невозможно. Они въехали во двор, и Юлька выскочила из салона как только машина затормозила. Она обежала вокруг, распахнула дверь и освободила страдалицу-дочь из заточения детского кресла. Маша тут же перестала орать, но все еще всхлипывала и прерывисто вздыхала.

Юлька потащила ненаглядное чадо домой, оставив Ильку собирать брошенные впопыхах сумки с детскими вещами, это самое кресло и Юлькину дамскую сумочку, которая, с некоторых пор, напоминала средних размеров чемодан.

Дома, Маша, освобожденная от тяжести комбинезона, возлежала в шезлонге и ждала, когда ее покормят. Юлька, не успевшая переодеться, металась по кухне, готовя смесь. Илька поставил вещи в прихожей, разделся сам и привычно вымыл руки.

— Давай я, — предложил он, и Юлька передала ему дочь и бутылочку.