Неверная - Айаан Али (2012)

Наверно, я заснула, потому что только ближе к ночи я почувствовала, что мои ноги связаны, чтобы я не двигалась и шрам быстрее зарубцевался. Уже стемнело, мой мочевой пузырь разрывался, но писать было слишком тяжело. Острая боль никуда не делась, и мои ноги были покрыты кровью. Я лежала вся в поту и дрожала. Только на следующий день бабушка уговорила меня пописать. После внутри все болело. Даже когда я просто лежала, между ног все мучительно ныло, а когда я пыталась помочиться, тело пронзала такая острая боль, как будто обрезание только что сделали.

На восстановление нам понадобилось где-то две недели. Бабушка внезапно стала нежной и доброй. Она окружала нас неустанной заботой, отзывалась на каждый стон или всхлип, даже ночью. После каждого болезненного отправления естественных нужд она осторожно промывала наши раны теплой водой и смазывала фиолетовой жидкостью. Потом снова связывала нам ноги и напоминала, что нельзя двигаться, иначе шов разойдется и придется опять звать того мужчину.

Через неделю он пришел проверить, как мы. У меня и у Махада все шло как надо, а вот Хавейю нужно было зашивать заново. Шов порвался, когда она мочилась и боролась с бабушкой. Мы слышали, как все происходило, – это была настоящая агония.

Обрезание стало для нас пыткой, и больше всех пострадала Хавейя.

Махад уже вовсю бегал, когда тот мужчина пришел, чтобы убрать нить, которой зашивал меня. Вновь было море боли. С помощью пинцета он поддевал край нити и резко вытягивал. Бабушке и двум другим женщинам снова пришлось держать меня. И хотя теперь у меня между ног был толстый бугристый шрам, который, если я много двигалась, причинял неудобства, мне больше не нужно было лежать неподвижно весь день.

Хавейе понадобилась еще неделя, чтобы дойти до стадии удаления нитки, и теперь четыре женщины держали ее. Я была там, когда это происходило, и никогда не забуду выражение паники на лице сестры и то, как она кричала, изо всех сил стараясь сжать ноги.

С тех пор Хавейя больше не была такой, как раньше. Несколько недель ее лихорадило, она сильно исхудала. По ночам ее мучили кошмары, а днем она сторонилась людей. Мою жизнерадостную младшую сестричку будто подменили. Иногда она просто часами смотрела в одну точку. После обрезания мы все стали мочиться в постели. У Махада это продолжалось довольно долго.

Когда мама вернулась из поездки, она была вне себя.

– Кто просил тебя устраивать им обрезание? – в гневе кричала она. Ни разу еще я не видела, чтобы она так сердилась на мать. – Ты же знаешь, что их отец был против! Аллах свидетель, никогда в жизни меня так не предавали. Что на тебя нашло?

В ответ бабушка стала кричать на маму, объясняя, что оказала ей неоценимую услугу.

– Представь себе, что было бы с твоими дочерьми через десять лет! Кто взял бы их в жены, если бы у них между ног болтался длиннющий kintir? Думаешь, они навсегда останутся детьми? Ты неблагодарная и непочтительная, и если ты не хочешь видеть меня в своем доме, я уйду.

На этот раз она была настроена серьезно.

Мама не хотела, чтобы бабушка уходила, поэтому позвала сестру-близнеца Халимо, мать Саньяр. Тетя Халимо и мама были похожи как две капли воды: обе высокие, стройные, темнокожие. Их волосы не курчавились, как мои, а красивыми волнами обрамляли лицо и свивались кольцами сзади, на шее. У всех женщин Артан были длинные, тонкие руки и ноги, прекрасная осанка. Но, несмотря на внешнее сходство, тетя Халимо была гораздо мягче мамы. Они сели и долго разговаривали, ожидая, пока бабушка успокоится. Потом все, включая Махада, стали просить ее остаться.

После этого обрезание в нашей семье больше не обсуждалось. Это просто произошло, как должно было произойти. Все прошли через это.

Глава 3. Салочки во дворце Аллаха