Дневник желаний - Алина Савельева

— Запомнил? — продолжала баба Клава. — Держи и сделай, как я велела. И помни, сам никогда не плошай. Ну, моя остановка.

Мальчишка открыл рот, закрыл, а баба Клава уже пробиралась к выходу. Вот, конечно, минус этих маршруток: не для бабок они, старость — не радость…

— Бабушка! А бабушка!

Баба Клава оглянулась. Маршрутка ушла, на этой остановке много народу выходило, микрорайон большой и магазины рядом, вот мальчуган тоже вышел и бежал теперь за ней.

— Бабушка! — он, запыхавшись, остановился, сглотнул. — А вы… Баба Яга, да?

Баба Клава склонила голову. Несильно. Оглянулась — не слышит ли кто? В маршрутке, понятно, все в наушниках…

— Такая страшная? — настороженно спросила она. — Или что? Как догадался-то? Нас же как рисуют — нос кривой, нога костяная?

Мальчонка опустил голову, почертил носком ботинка. Смутился, значит, верит еще… это хорошо.

— Ладно, малец, — засмеялась баба Клава. — Ты не слушай никого, врут о нас все. И про то, что мы детей едим, и что ноги… нормальные у нас ноги, как у всех. И в ступах мы не летаем вот уже сколько лет. Беги домой, а то родители беспокоиться будут. И что я тебе наказала — обязательно сделай. Понял?

— По-о-онял! — Уже только пятки сверкали. Баба Клава с улыбкой посмотрела ему вслед и пошла по направлению к своему дому.

Нет, не к избушке на курьих ножках, а к самой обычной новостройке. Шла она по недавно выложенной дорожке, смотрела на свежую, только прижившуюся зелень вокруг — деревца и травку, и думала. Не о том, как ее мальчишка раскусил, а о том, как оно в жизни бывает. И о том, что учиться творить чудеса даже им, Бабкам-Ежкам, приходится.

Марийка, внучка, осталась на руках бабушки, когда родители уехали работать за границу. Не в благополучные Америки-Германии, а в жаркую, влажную, полную непокоя и всяких насекомых далекую Африку. Грустила, конечно, о маме и папе, письма тогда приходили нечасто, и интернета не было, и компьютеров, только вот скрипка у Марийки и была. И талант. Но — одного таланта мало.

Не то чтобы баба Клава разбиралась в музыке, откуда, всю жизнь она проработала обычным мастером на заводе, вся музыка — фильмы да заводская же самодеятельность. Но и не нужно быть музыкантом, чтобы понять: играла дома Марийка так, что заслушаешься, а как только на сцену выходить — и никак. И ноты путала, и с ритма сбивалась. «Такой талант, — говорила сокрушенно учительница, — но вот что сделать? Куража нет. А без куража какой артист?»

Кулончик купила баба Клава случайно. Стоил он полтора рубля — были тогда такие цены, и полтора рубля — это было немало. Но красивый, чешский, весь переливающийся, и вечером, отдав Марийке сперва письмо от родителей и дождавшись, когда восторги улягутся, баба Клава извлекла на свет божий кулон.

— Смотри, — сказала она, — слушай и запоминай. У тебя выступление скоро…

— Не буду я выступать, ба, — насупилась Марийка. — Сыграю в школе и все. Только хуже сделаю.

— Не перебивай! — притворно рассердилась баба Клава. — Надень кулон, можешь и под форму спрятать, и сыграешь. Он удачу приносит.

— А откуда он у тебя, ба? — спросила Марийка, протягивая за подарком руку. — Красивый…

— А ты не спрашивай. Где взяла — там нет уже. Надеть не забудь!

Баба Клава с внучкой строга почти никогда не была. Та и повода никакого не давала — милая, послушная, домашняя, — так что сейчас напускная суровость пришлась как нельзя кстати. Глупый кулон, безвкусный, Надя, дочка, поди, отругает еще, что такую нелепицу купила, но — и тут баба Клава вспомнила, как и Наде дала «волшебную ромашку» перед сдачей экзаменов в университет…

Все люди могут, вообще все, только в себя не верят. Надя поверила и про ромашку забыла, а вот Марийка — Марийка нет.

— Что такое? Ты чего ревешь? — перепугалась баба Клава, выронив пакеты и судорожно ища или письмо где-то в комнате, или трубку телефонную, криво положенную. — Марийка! Случилось чего?