Продавец - Наталия Романова

— Хм, достаточно было пары анализов, чтобы признать меня неблагонадежным. Он дал мне пару месяцев, что бы я разгреб все, что наворотил или убирался из их жизни с Василисой. А Васька… она маленькая… беспокойная была, она и сейчас бывает ночью плачет, ты знаешь, но тогда… я приходил домой, и бабушка укладывала мне на грудь Ваську, даже если я был в дымину… и сидела рядом, Васька засыпала, цеплялась своими ручонками за мои волосы… Мне некуда было идти… бабушка продала свою квартиру, отдав деньги нам с Настей, сказала, что вечно жить не собирается, а деньги нам нужны сейчас… так что большую часть времени она теперь живет на этой даче. Мы купили две квартиры и взяли в аренду два магазина. Настя передумала быть моделью после… после… неважно… Я бы не справился без Насти, никогда.

За время монолога Егор выкурил едва ли не пять сигарет, а сейчас смотрел в одну точку… Я смотрела в ту же точку, пытаясь найти там что-то.

— Эм, Егор… у тебя и сейчас эти проблемы?

— Какие именно, Василина? С алкоголем? Со съехавшей крышей?

— С моногамностью… для начала… — отчего-то хочется прояснить этот вопрос, другие вопросы тоже крутятся на языке, но это вопрос вылетает первым. Я взрослая женщина и должна знать правила игры, даже если после проигрыша, а в нем я уверена — пять выкуренных сигарет и целый ящик фотографий довольно красноречиво говорят об этом.

— Василина… Вася, — его руки на моих руках, — Вася, я не изменял тебе и не собираюсь, я знаю, что такое терять и боюсь потерять тебя… пожалуйста, останься со мной, Василина.

— Но ты же… ты… — а вот теперь я действительно плачу, — ты любишь свою Лёльку.

— Нет, Василина, нет. Не один наркоман не любит свой наркотик. Она не имеет значения для меня…больше никогда не будет иметь, мне страшно потерять тебя.

И хотя он не говорит слов «я люблю тебя» или «ты особенная», я верю ему… ведь в конечном итоге он справился. Егор не хотел ребенка, но теперь он души не чает в своей Ваське, и даже когда он приходил под утро, пьяный, Васька спала на его груди… а эта девушка, его наркотик… ведь излечиваются от любой зависимости, мне хочется так думать, поэтому я шепчу ему…

— Давно не танцевал? — и включаю музыку на своем телефоне, делясь с ним наушником, которого, конечно не хватает из-за разницы в росте, и он попросту поднимает меня, обернув свое тело моими ногами и отвечает:

— Давно…

Тот самый кусочек

Егор.

(через неделю после знакомства с родителями)

— Егор?

Черепно — Мозговая. Открытая.

Лёлька.

Все та же.

Её рука на моей руке.

— Дай ключ от машины.

Моё сознание — Крыса. Она — Нильс с дудочкой.

Иду.

Лобовое стекло.

Отражение.

Память.

Я вижу тебя в кремовом платье, ты кружишься на дорожке, освещенной одним единственным фонарем, завихрения мотыльков над головой. Она — мотылек. Я — её свет.

— Так будет всегда? — говоришь ты.

— Всегда, — вторю тебе я.

Мы курим одну на двоих. Блестки с твоих волос осыпались на лицо. Твой блеск для губ пахнет малиной. Она — малина. Я — её сорвал.

— Так будет всегда? — говоришь ты.

— Всегда, — вторю тебе я.

Ты запуталась в простынях. Сливочного оттенка. Как твоя прохладная кожа.

Твоя кожа — персик. Я — нож, рубанувший до косточки. Сладкий сок стекает мне в рот.

— Так будет всегда? — говоришь ты.

— Всегда, — вторю тебя я.

Центр города. Отель.

Лифт.

— Что мы делаем?

— Мы? Стоим… — пальцем по… действительно стоим.

Моё тело — Крыса. Она — Нильс с дудочкой.

Номер.

Глаза в Глаза. Тонкие пальцы. Холодные.

— Что ты хочешь, Алёна?

— Тебя…

— Меня?

— Тебя…

— Ты появилась через четыре года, и всё, что ты хочешь… это меня?

— Почему нет, Егор?

Губы.

На моей шее.

Прижимается.

Не такая…

Холод.

Прозрачные пальцы расстегивают мои джинсы.