Звезда Парижа - Роксана Гедеон (2013)

— Эдуард, — прошептала она в полузабытьи, — я так хочу, чтобы ты вошел. Внутрь. Глубоко. Пожалуйста, мне так хочется.

Улыбаясь, он поцеловал ее в губы, так жадно и сильно, будто хотел, чтобы она не разговаривала, чтобы слов не было между ними… поцелуй был такой властный, страстный и по-мужски настойчивый, что частично Адель вкусила ту радость подчинения, которую хотела испытать, уже от этого поцелуя. Ее руки, чуть вздрагивая, потянулись вниз, она сама расстегнула его брюки, горячие пальцы освободили и обхватили пальцами мужскую плоть, вздыбленную ради нее. Она стала нежить ее руками, так искусно, как только умела, и была рада, услышав, как Эдуард застонал, и снова прошептала:

— Пожалуйста. Сделай это. Не жди меня. Когда я с тобой, я всегда готова, и мне будет так хорошо, как никогда…

Ее шепот прервался, превратившись во что-то бессвязное. Они целовались без остановки, бормоча друг другу нежные бесстыдные слова, как это бывает с людьми в порыве страсти; она приникла к Эдуарду так близко, как только могла, и, крепче обвивая руками его шею, тихо постанывала, пока его плоть медленно и осторожно входила внутрь, и растягивались горячие стенки влажного лона, принимая его, обволакивая, сжимая всеми мышцами, втягивая всё дальше.

Он вошел глубоко, достиг, быть может, самой матки, и оба замерли, наслаждаясь радостью полного слияния. Это был, пожалуй, последний момент, когда Эдуард еще сохранял над собой контроль. Там, внутри, она была такой волшебно-тугой, податливой и упругой, что его терпению пришел конец. Охватывая руками ее бедра, он сделал первый толчок — жесткий, сильный, такой резкий, что она вскрикнула от удовольствия и неожиданности; потом стал двигаться быстрее, безжалостными толчками погружаясь в нее, на три четверти выскальзывая наружу и погружаясь вновь, возбуждаясь еще больше оттого, что она встречает его так умело и податливо, что так неистово и сильно движутся ее бедра.

Она шептала, обжигая ему щеку быстрым дыханием: «Не останавливайся, только не останавливайся», — и Эдуард не останавливался, двигаясь в очень быстром, четком ритме, бессознательно пытаясь отыскать ту самую чувствительную точку ее лона, которая находилась, как он помнил, где-то чуть слева, на самой глубине, на дне… Такого натиска она не могла долго выдержать; едва Эдуард достиг успеха в своих поисках, ее потряс яростный взрыв оргазма, десятки пульсирующих волн пронзили лоно, и ее любовник это почувствовал. Пребывая в беспамятстве, стремясь на две-три секунды продлить это дико-сладостное, невыносимо-приятное ощущение, за которое сейчас могла бы отдать что угодно, Адель прижималась к нему всё сильнее; тем временем Эдуард, уяснив, что она своего достигла, стал честнее и жестче в своих действиях.

Еще три-четыре, пять толчков… глубже, яростнее, сильнее, и он тоже содрогнулся. Ее лоно омыл теплый поток; задыхаясь, она потянулась к нему губами, они снова слились в поцелуе и замерли, пока наслаждение затухало. Адель до последней секунды с радостью ощущала, как он подрагивает внутри нее.

Ее ноги, прежде замком обвивавшие его бедра, бессильно опустились, и Адель прошептала:

— Я хотела бы еще иметь от тебя ребенка. Знаю, ты этого не оценишь, но, поверь, Эдуард, ты единственный, которому я это говорила.

— Единственный? — переспросил он.

Адель не ответила. Зря, конечно, она так выразилась, будто хотела намекнуть, сколько мужчин у нее было…

— Нам лучше не говорить о детях, Адель.

— Почему? — спросила она.

— Потому что мы сами не нашли себя, дорогая.

— Ты не нашел. А я нашла. Ты стал моей жизнью. — Она печально улыбнулась: — Жаль, что ты не знаешь Дезире. Если бы ты хоть посмотрел на нее, ты бы так не говорил.

— Ты сама мне не позволила.

— Нет. Ты не захотел. Даже не заговорил об этом. Касаясь рукой плеча графа де Монтрея, Адель сказала: — И потом, то, что только что случилось, — разве это не доказывает, что ты уже не так боишься иметь детей?