Звезда Парижа - Роксана Гедеон (2013)

3

Адель на процессе не присутствовала, зная, что это может показаться многим нелепым и бесстыдным. Словом, откровенным издевательством над общественной моралью.

Слухи указывали на нее как на доносчицу. Ее связь с д'Альбоном подтверждала эти слухи: говорили, будто она донесла на него в полицию, потому что он не выплатил ей всё, что полагалось. То есть из жадности. Все то время, пока арестованные сидели в тюрьме и пока шел процесс, она физически чувствовала, как смыкается вокруг нее кольцо общественного презрения, даром что префект Делессер исполнял свои обещания и никому не говорил, будто мадемуазель Эрио причастна к раскрытию роялистского заговора. Были извлечены из забытья ее прошлые, выдуманные и не выдуманные низости, и ее перестали где-либо принимать, с ней даже избегали здороваться. Приемы и проституцию она решила прекратить еще раньше, но если не прекратила бы, то ощутила бы нынче всю степень общественного отчуждения.

Ее проведывали теперь только самые заядлые буржуа, которым было наплевать на всё, кроме денег, да еще люди, слепо преданные режиму Луи Филиппа. Ни те, ни другие ее не радовали. Впрочем, ее вообще ничто не трогало. И к бойкоту, который ей объявили, она оставалась в сущности равнодушна: у нее были душевные силы, чтобы вынести это.

Да, были. Несмотря на то, что на сердце у нее был камень, она вовсе не играла роль затворницы и пыталась не показывать, что стыдится или сожалеет. Она бывала во всех людных местах, дерзко и насмешливо усмехалась тем, кто теперь с ней не здоровался, старалась одеваться как можно тщательнее и наряднее, будто бросая этой роскошью вызов свету. Вопреки всему Адель хотела быть красивой и хотя бы внешностью вызывать восхищение. По ночам, когда слезы душили ее, она твердила себе: «Я выдержу это. Я должна».

Пока шло следствие, она посетила всех депутатов, с какими только была знакома, и если прославленный адвокат Дюпон де Буссак, известный сторонник Луи Филиппа, взялся защищать заговорщика, то в этом была заслуга не только Антуанетты, но и Тюфякина, через которого действовала Адель и который убедил адвоката взяться за это дело. Ничего большего, увы, она сделать для Эдуарда не могла. Муки ее были особенно тяжелы ночью, когда Адель оставалась одна и в душе ее воцарялся такой же мрак, как и за пологом кровати.

Она понимала сейчас, как легко было поступать бездумно, совершать злые поступки лишь из ревности и ненависти, и до чего теперь тяжело исправить содеянное. В ее глазах вина Эдуарда была совершенно ничтожной, вообще не стоящей разговоров. Тем более странно было осознавать, что из-за таких пустяков дело для него может закончиться каторгой.

Когда объявили приговор, она втайне вздохнула от облегчения и тотчас же стала использовать Тюфякина, чтобы добиться помилования. Ссылка в Алжир — это, конечно, не тулонская каторга, но все равно это звучало ужасно. Адель смотрела на карту, с трудом прочитывала неблагозвучные арабские названия и думала: о Господи, неужто из-за какой-то ерунды Эдуарда ушлют так далеко? К каким-то арабам, к кровавому Абд-аль-Кадиру, который убивает французов?! И ведь Эдуард вовсе не собирался жениться на Мари, это было всего лишь недоразумение! Она молилась не переставая, пока князь Тюфякин совершал очередной визит, но, увы, его усилия оставались безрезультатными. Совет министров был против каких-либо помилований, и старания Тюфякина, равно как и усердие матери Эдуарда, в конце концов не возымели никакого действия.

И тогда Фердинанд Орлеанский, с которым Адель продолжала встречаться и который немного знал о ее чувствах, посоветовал:

— Вам надо напрямую обратиться к моему отцу, дорогая.

— К королю? Но как?

— Запросто. Вы каждый вторник бываете в Тюильри. Отец очень ценит ваш голос, да и вообще у него слабость к красивым женщинам. Неужели вам нужно это растолковывать?