Звезда Парижа - Роксана Гедеон (2013)

Эдуард поначалу взглянул на виконтессу несколько скучающе и равнодушно. В первые секунды его глаза оставались холодными, потом — замершая от страха Мари д'Альбон могла в этом поклясться, — в них промелькнуло удивление и даже сильное сожаление. Но то, что он ответил, повергло девушку в настоящий ужас.

— Я не знаю этого человека, — сказал Эдуард совершенно спокойно, — и советов давать не могу, но если у мадемуазель д'Альбон есть к нему сердечная склонность, мне кажется, колебаться долго не следует. Впрочем, я уверен, что в лице своей матери мадемуазель найдет более чуткого советчика.

Ответ был холоден и пуст — так, обыкновенная любезная фраза, не более, способ отвязаться от вопросов. Мари, онемев от того, что услышала, комкала в руках ткань кружевного зонтика. Эдуард не смотрел на своих спутниц, лицо его было задумчиво. В этот миг кавалькада из нескольких всадников расступилась, пропуская во второй ряд движения легкую изящную коляску. Взгляды всех мужчин были устремлены ей вслед, ибо пассажиркой в ней была женщина поистине ослепительная: еще очень юная, но высокомерная и дерзкая, на тонком прекрасном лице которой горели огромные зеленые глаза — настоящие изумруды; ее рука в перчатке сжимала серебряный хлыст, из-под изящных складок золотисто-коричневой бархатной юбки были видны точеные ступни, обутые в черные легкие туфли на каблучках.

Катрин д'Альбон, поневоле забывая о золовке, взглядом проводила коляску и задала вопрос, волновавший многих:

— О Боже, кто она?

Эдуард де Монтрей без всякого выражения ответил:

— Адель Эрио, сударыня. Содержанка князя Тюфякина.

Катрин ахнула, понимая, о какой недостойной особе она заговорила. Непонятная тоска на миг сжала ей грудь, так, будто только что проехавшая падшая женщина могла причинить ей какой-то вред, но, вспоминая о Мари, молодая виконтесса справилась с тревогой, а вскоре и забыла о ней. Уж слишком она была беспричинна.

Это действительно была Адель. В течение почти часа она, остановив экипаж позади семейства д'Альбонов, наблюдала за маневрами Эдуарда. Честно говоря, ничего особо подозрительного не было; Адель не без злорадства заметила, что, когда Эдуард ухаживал за ней, то был гораздо нежнее и внимательнее. С Мари же он был сама сухость. Правда, облегчения это не принесло, ибо кто знает, как там устраиваются браки среди аристократов? Вполне возможно, что они женятся без особой любви, но женятся же. Кусая губы, Адель с какой-то болезненной тревогой пыталась разглядеть Мари д'Альбон, потом честно, но зло произнесла:

— Она хороша, эта Мари. Чуть выше меня ростом, но стройна, и в изяществе ей не откажешь. — Она не сказала того, что мучило больше всего: Мари была чиста и это, вероятно, привлекало Эдуарда наиболее сильно, сильнее, чем ее красота. Адель сдавленным голосом добавила: — Должно быть, я тоже глядела на него так глупо — тогда, раньше, когда была влюблена и когда еще что-то себе воображала.

Жюдит, сидевшая рядом, возмутилась. В ней вскипела злость преданной служанки, живущей за счет успехов госпожи и потому болеющей за нее.

— Что вы в ней находите такого особенного? — воскликнула она с истинно нормандским запалом. — Может, она и хороша, но таких, как она, много, и я, хоть и простая, ничуть ей не уступлю. Вы, мадемуазель, затмите ее в любом случае, и вы не должны сдаваться.

Адель усмехнулась уголками губ. Приятно, конечно, когда кто-то за тебя заступается, но слишком уж было ясно, что это ничего не изменит. Она вяло сказала:

— С чего ты взяла, Жюдит? Я никогда ей не сдамся.

— Что вы сделаете? — почти требовательно допытывалась горничная. — Возьмитесь за господина де Монтрея, это будет вернее всего!

— За него? — Щеки Адель полыхнули злым румянцем. — Ни за что, этого только этого не хватало…

Ах ты Господи, что за глупости ты предлагаешь?

— Так что же вы сделаете?