Звезда Парижа - Роксана Гедеон (2013)

— Мама, я сделаю всё, что угодно, лишь бы вы были счастливы. Но я не женюсь на Мари.

— Почему?

— Потому что не люблю ее и считаю это сущим вздором.

Он поцеловал ей руку и, меняя тему, предложил проводить мать в спальню: ей ведь так требовался отдых.

— Ах, Эдуард, Эдуард, — сказала Антуанетта, уже понимая, что ничего добиться не удастся, — я ведь достаточно отдыхала в этом году, и Жозеф в который раз возил меня на воды, однако мысли мои остались те же. И, поверьте, дитя мое, будет поистине жестоко вашей стороны, если вы снова не обратите внимания на мою просьбу — единственную просьбу, которую я когда-либо к вам обращала.

Граф де Монтрей, держа мать за руку, некоторое время молчал. Жениться на Мари для него было никак невозможно, и тут смешивалось всё — его нежелание, его инстинктивное отвращение к малейшей попытке лишить его свободы, да и то, что за последнее время он порядком позабыл о Мари и не хотел ее вспоминать. Кроме того, он, как человек честный — а этого никто у него отнимать не стал бы — не считал возможным взять на себя ответственность за то, чего выдержать не мог. Никогда в жизни не возникало у него потребности в детях, а женщины чаще всего нужны были вовсе не как жены, а скорее как партнерши на одну ночь. Такое положение его наиболее устраивало: оно облегчало жизнь и позволяло не причинять другим неприятностей. Чуть ли не впервые в жизни увлекшись надолго, он сделал много зла. Но, с другой стороны, Эдуард любил свою мать — сухо, сдержанно, но любил. Он чувствовал, что она отдала ему себя, а чем он ей отвечает? У него не хватает терпения провести с ней два-три вечера в месяц. Движимый лишь побуждением порадовать Антуанетту, он внезапно сказал:

— Мама, а вы никогда не думали, что у вас, конечно же, уже есть внуки?

Вопрос будто повис в воздухе. Графиня де Монтрей с легкой гримасой произнесла:

— Уж мне-то, мой друг, вы могли бы не говорить пошлостей. При вашем образе жизни у вас, вероятно, есть дети, однако я считаю неприличным даже говорить об этом и, знаете ли…

Эдуард настойчиво повторил:

— Да нет, мама, есть один такой ребенок, которого я с полным основанием считаю своим, которого я признал официально, не говоря вам об этом так же, как и его матери…

— Его матери? — переспросила графиня де Монтрей побледнев.

— Его мать — это женщина, которая очень нравилась мне когда-то и которая подарила мне очень много счастья. Раньше… ну, скажем, раньше она была достойна любых титулов, уж поверьте мне на слово. — Эдуард еще миг раздумывал, потом решительно добавил: — Это Адель Эрио, мама, она родила девочку, назвала ее Дезире и, как мне говорили, это чудесный ребенок с нашими, монтреевскими глазами…

Он осекся, ибо мать взглянула на него так, как еще никогда не смотрела. Вся кровь отхлынула от лица Антуанетты де Монтрей, у нее побелели даже губы, а кожа стала такая же, как и светлые, тронутые сединой, волосы. Она заметно пошатнулась, будто Эдуард своими словами сбил ее с ног, потом лицо ее пошло пятнами.

В крайнем замешательстве, потрясенная, она поднесла руку ко лбу:

— Как же… как же вы можете говорить такое, Эдуард. Ничего нелепее и быть не может. Этот ребенок… Ах, мой дорогой мальчик, я ведь вовсе не заслужила такого наказания!

— Наказания? — переспросил он, не веря своим ушам.

— Неужели я вырастила вас таким? Неужели ваш бедный отец будет вправе упрекнуть меня? О Господи!

Она резко высвободила пальцы из руки сына и вышла очень поспешно, не сказав больше ни слова, будто от обиды ей сдавило горло.

Глава шестая

Мадам де Гелль

Раны любви если не всегда убивают,

то никогда не заживают.

Дж. Байрон

1