Звезда Парижа - Роксана Гедеон (2013)

— Это почему же?

Беттина де Легон — в этот миг у нее в глазах мерцал странный хищный огонь — томно проговорила:

— Теперь уж женитьба Эдуарда де Монтрея становится неизбежной. Он друг д'Альбонов, а у них есть только один способ выбраться из беды — выгодно продать свою дочь… Вот они и продадут эту девицу Эдуарду, а он безропотно ее примет, ибо честь обязывает его помочь друзьям.

Адель едва заметно вздрогнула, услышав такое. Она считала — о, конечно, это был нелепый расчет — что своими действиями в отношении д'Альбонов расстроит брак Эдуарда с Мари, а вышло всё наоборот. По крайней мере, так говорила графиня де Легон. Но она, говоря это, так испытующе и выжидающе следила за выражением лица Адель, что та была рада, заметив, что к ним направляется банкир Делессер.

Пройдя мимо Адель, он прошептал ей на ухо:

— Есть одно дело, моя дорогая, которое нам следует обсудить. Нас не должны видеть вместе. Ступайте в красный кабинет, я тотчас же последую за вами.

Видимо, предполагалось, что она знает, где находится этот самый красный кабинет. Адель заметила приказной тон Делессера, его необычную сдержанность — прежде он не стеснялся подолгу говорить, но сочла, что будет уместнее не обратить на это внимания. Расспросив лакеев, она нашла кабинет, прошлась по сверкающему паркету, подобрав шлейф, села в кресло, почти утонув в подушках, и подумала, пожимая плечами: «Что за странные разговоры он намерен со мной вести?»

Адель не слишком любила Делессера. Властный, богатый, твердо уверенный в том, что всё можно купить, он с самого начала посещал вечера мадемуазель Эрио и вел себя крайне бесцеремонно и небрежно в отношениях с ней. Она знала, что сперва он больше всех ее честил, а потом первый сдался, заметив, что нашелся первый охотник заплатить Адель цену, которую она заламывала. Крутой и безжалостный, он был, как она убедилась, способен на любую грубость. Собственного положения ему было уже недостаточно, и из обрывков фраз она догадывалась, что Делессер мечтает и о государственном поприще. Она слегка побаивалась его — уж слишком неукротимым он казался, словом, был не из тех мужчин, которыми можно легко помыкать, поэтому всегда прятала свои мысли и чувства от Делессера, лишь изредка вскользь позволяя ему догадаться о том, что она все-таки способна мыслить. Этот человек седьмым чувством почуял это и в последнее время стал, будто нарочно, задавать вопросы, касающиеся скорее жизни и знакомств Адель, чем постели. Теперь вот последовало это приглашение и столь странная фраза, брошенная почти на ходу.

Банкир вошел в кабинет неспешным шагом, как всегда, чуть расставив руки. Дорогой жилет серого шелка донельзя натянулся на внушительном животе — казалось, пуговицы вот-вот отлетят… Вообще Габриэль Делессер был разодет парадно: в синем фраке и белом галстуке, в туго накрахмаленном жабо и нанковых панталонах.

Его лакированные туфли поскрипывали при каждом шаге, и в целом банкир, несмотря на внешний лоск, не потерял чего-то глубоко плебейского, провинциального. Он запер дверь на замок (Адель даже подумала, уж не из похоти ли он пригласил ее сюда?), а когда повернулся к ней, она заметила, что его крупное, мясистое, с бульдожьей челюстью лицо кажется озабоченным, а глаза смотрят хмуро:

— Это вам, — довольно сухо сказал он, буквально сунув Адель в руки бархатный футляр. — Поздравляю с днем рождения.

Он сел, расстегнув пуговицы жилета, и уставился на молодую женщину, хмурясь еще больше.

— Какое внимание, — несколько небрежно сказала Адель, болтая ногой, с которой чуть-чуть соскочила атласная туфелька. В футляре оказались два парные браслета такой искусной работы, что казались вырезанными из целых сапфиров. — С чего бы это, господин банкир? Чему обязана?

— Хочу предложить вам кое-что. Правда, у меня есть сомнения…

Какие?

— Вы, душа моя, чересчур себе на уме. И вы чересчур молоды.