Не по торной дороге - Анатолий Брянчанинов (1905)

— Ну, пробуйте ревность! Attaquez aussi l'amour-propre![86] — расхохоталась ему вслед Катерина Ивановна.

VI

— Ну что? — несколько дней спустя спрашивала Татьяна Львовна Перепелкину. — Навела справки?

— Все, матушка вы моя: ни синь-пороху не забыла! Только, доложу я вам, что и за народ нынче стал, даром словечка сказать не хотят… Тому дай, другому дай… Три рублика рассовала!

— Уж и три! — усмехнулась Осокина.

— Провалиться мне на этом месте! Да нешто повернется у меня язык перед вами сфальшивить!.. Помня все ваши милости…

— Ну ладно, — перебила ее Татьяна Львовна, — выкладывай свои новости.

— Перво-наперво про капиталы я справилась… У генерала двадцать пять тысяч в билетах положено да чуть не пятьдесят по рукам роздано.

— Кому?

— Известно, в неверные руки Павел Иванович денежек своих не пристроит… Князь Полунин им должны-с, полковник Ивашев и еще другие-прочие, из чиновных.

— А по каким документам?

— Чего это-с?

— Я спрашиваю, подо что деньги даны: под вексель или под закладную?

— Ну, этого, матушка вы моя, не прогневайтесь: умом не дошла…

— Напрасно.

— Да не все ли это одно-с, Татьяна Львовна: ведь отпереться нельзя, потому Павел Иванович дело это по-законному обделали?

— Закладная не в пример лучше: не заплатил должник — имение бери, а с векселями еще ходи, кланяйся.

— Уж известно, матушка вы моя, коли так — генерал под закладную дали.

— Это твое предположение, а надо было наверно узнать.

— Ну, виновата, Татьяна Львовна!

— Стариков видела?

— Еще бы нет — с!

— Что же?

— Известно, спервоначалу поломались: резонты зачали выставлять, что Софья Павловна молоденька, спешить замуж им не для чего — ну и прочее такое. Приметила я, что это они вид один только показывают, чтобы гордость свою потешить, а сами очинно значит, тому рады, — я и примолкла… о старых платьях речь повела, а о деле ни-ни!.. Ну тут уж генеральша не выдержали: сами о племянничке вашем спрашивать зачали… да потом эдак на спинку кресла откинулись, глаза прищурили и говорят мне с фоном таким: «Что ж, мы не прочь, коли мусье Осокин Соничке понравится, а приневоливать не станем, потому не в наших это дворянских правилах».

— Ну и сумничала! — накинулась на гостью Татьяна Львовна. — Ведь наказывала я тебе: выведывай, а своему языку воли не давай! Наказывала я тебе или нет?

— Да, матушка вы моя, что же тут дурного, коли сами генеральша в разговор со мной о таком предмете вступили?

— А то, — разгорячилась Осокина, — что она дочери про это скажет, а та племяннику — ну кавардак и выйдет!

— Ничего, Татьяна Львовна, не выйдет-с, и сумневаться не извольте: с Софьей Павловной мы тоже разговор имели…

— С Софьей?! Да ты видно уж совсем с ума сошла, Марья? Одолжила! Спасибо! И я-то, старая дура, нашла кому эдакое дело поверять!.. Да ты пойми: ведь это не с вашей братьею, подьячими, кашу заваривать… Софья выпоет если Осте — как я оправдаюсь?.. Изволь говорить все, как было, может, ты и невесть каких глупостей натворила!

— Ничего я, Татьяна Львовна, не натворила, — обиженным тоном заговорила Перепелкина, — а видно, чем больше желаешь угодить — тем хуже! Все же для вас старалась!

— Старалась! Софье-то что говорила?

— Да то же самое… Об Оресте Александровиче намекала, — робко ответила Перепелкина.

— То есть, попросту, с предложением сунулась?

— Матушка вы моя! Хотелось угодить вам!.. Очень уж обрадовало меня то, что старики согласились… Думала сею же минутою и с невестой покончить!

— Да разве я не запрещала тебе говорить с нею? Не приказывала ухо востро держать? Ну что ты наделала? На Остю все теперь свалится… За пошлого болвана его примут! — горячилась Осокина.

— На Ореста Александрыча ничего не подумают-с… Я Софье Павловне так и сказала, что это тетенька ихняя, из любви к им…