Не по торной дороге - Анатолий Брянчанинов (1905)

— Да что у вас пищат деньги, что ли?

— Пищат.

— Нет шутки в сторону, возьмите хоть десять.

— Сказал вам: ни очка!

Владимир Константинович пожал плечами, опустил десятирублевый золотой в лузу, хватил залпом стакан шампанского, и игра началась.

Осокину с самого прихода Огнева поведение его показалось странным: гордый эдакой фатишка, любитель дамского общества — и вдруг сидит в бильярдной, ухаживая за Бирюковым, — что бы это значило? Он спросил еще чаю и стал наблюдать. Просидев две партии, Орест убедился, что Огнев действительно заискивает в его зяте и даже нарочно проигрывает ему деньги, Владимир же Константинович совершенно доволен подобным вниманием и от своего партнера в восхищении. Все это показалось Осокину донельзя противным, и он поднялся в танцевальную залу, чтобы отправиться домой, но в дверях столкнулся с Каменевым.

— Вы уже восвояси? — спросил его тот.

— Да; а вы что запоздали?

— Задержали на практике… Смерть как есть хочется! Зайдемте… — доктор указал на буфет.

Они зашли; Каменев закусил и по обыкновению потер руками.

— Вот что, — отводя Ореста в сторону, сказал он, — как бы вы того… Владимира Константиновича урезонили… совсем ведь он сестру вашу в гроб уложит!

— Эх Борис Яковлевич! Ну что с ним поделаешь! Ведь его и палкой не проймешь! Единственное средство — прогнать подальше!

— Знаете, все эти слезы, бессонные ночи и здоровому вредны, а у Надежды Александровны нервы расстроены до невозможности… Оттого и грудь болит и сердцебиение…

— Опасности, однако, нет? — тревожно спросил Осокин. — Вы откровенно мне скажите, Борис Яковлевич.

— Покамест нет, но знаете, тово… может явиться осложнение… Чертовски близко принимает она все к сердцу… все эти мужнины глупости… Пора бы и плюнуть.

— Это-то верно, да подите уговорите ее!

— Знаете, тяжело ведь видеть, как эдак, тово… тает такая прекрасная женщина! Ведь она — редкая женщина, ваша сестра! — увлекся вдруг Каменев.

Орест вздохнул.

— Полумеры тут не годятся… надо придумать, что-нибудь радикальное, и я подумаю! — крепко сжал он руку доктора и вышел из буфета.

VIII

На другой день, прямо со службы, Осокин поехал к Татьяне Львовне.

— Ну, тетушка, — чуть не с порога крикнул он ей, — благодарю покорно: устроили племянника!

— Что с тобой? Рехнулся ты что ли? — немного смешалась старуха.

— Я-то не рехнулся, а вот те, кто Перепелкину посылал — здоровы ли?

— Не кипятись… поздоровайся сперва!

Орест поздоровался.

— Вы мне теперь все испортили, дорогу к Ильяшенковым закрыли… Кто просил вас вмешивать эту дуру?

— Не кричи, а лучше сядь и выслушай.

Племянник сел.

— Слушаю.

— Перепелкиной я не поручала делать предложения; это она сама в дурацкой своей голове придумала.

— Как же она смела?.. Значит, за чем-нибудь да вы ее посылали?

— Посылала… и для тебя же.

— Удивительно! — пожал плечами молодой человек.

— Хотела помочь тебе, видя твою любовь к Софье.

— Да из чего, скажите на милость, вывели вы подобное заключение?

— Ну, Орест Александрович, ты, пожалуйста, не финти и меня не морочь! — указательным пальцем помахала перед ним Татьяна Львовна. — Как ты не скрытничай, а любовь что шило — в мешке не утаишь!

— Да к делу же, тетушка! — нетерпеливо перебил ее Осокин!

— Вот и велела я этой дуре под рукой[116] справиться, сколько за Софьей дают…

— Так и есть! — вскочил племянник. — Для вас деньги прежде всего!.. Да почем вы знаете: может быть их-то мне и не нужно? Ну-с, интересно очень знать, — иронически продолжал он, — как ваша уполномоченная приступила к подобному разговору… чай, в шею ее оттуда прогнали?

— Ничуть не бывало: старики очень серьезно толковали с нею и сказали, что не прочь иметь тебя зятем.

— Врет ваша Перепелкина, а вы ей верите!