Список для выживания - Кортни Шейнмел (2020)

Мне не дали стипендию, как в придуманном мною курсе в Стэнфорде. Но папа разрешил мне потратить часть заработанных летом денег. Наши отношения становятся все лучше, хотя между нами нет стопроцентного взаимопонимания. Например, вчера он взбесился из-за того, что за ужином я переписывалась с Джуно. Но больше нет ощущения, что мы чужие люди, которые случайно живут в одном доме. Я нашла воскресную группу поддержки для выживших после самоубийства. Николь рассказывала про такие. Мы с папой ходим туда вместе.

В прошлое воскресенье по дороге домой мы заехали на могилу Талли. Я боялась туда ехать, потому что не хотела видеть ее имя на могильной плите, вбитой в землю. Оказалось, там еще нет никакой могильной плиты.

Согласно еврейской традиции, примерно через год после ее смерти пройдет церемония установки могильной плиты. Это дает семье время привыкнуть к тому, что человека больше нет, прежде чем увидеть имя на могильной плите – своего рода официальное подтверждение смерти. Вряд ли я когда-либо привыкну к отсутствию Талли. Часть меня до сих пор думает, что завтра я проснусь и услышу, как она зовет меня: «Слоник, у меня отличная идея». Я побегу к ней по коридору, и воспоминания обо всем этом ужасном кошмаре уйдут в небытие, как сны. Скорее всего, я буду помнить, что мне приснился плохой сон, но что именно – забуду.

Мы недолго пробыли на кладбище. Вычистили грязь из щелей маминой плиты и положили сверху мелкие камешки. Еще одна еврейская традиция – оставлять на могилах камни вместо цветов. Цветы умирают, а камни нет. Камни на могиле – символ бесконечной любви. Мы положили камни на мамину могильную плиту и на пустое место рядом, где будет могильный камень Талли – скоро, я знаю. Но не сегодня.

Когда мы вернулись к машине, было уже почти восемь. Солнце зашло. (Или Земля отвернулась от Солнца.) Когда Талли умерла, стоял май, и дни становились длиннее. Прошло три месяца и пять дней. Дни опять становятся короче. Папа сел за руль, и я была не против. Последнее время я постоянно тренируюсь, но пока не готова водить ночью. Я только что была на группе поддержки, а потом на могиле сестры. Талли была права: я способна справляться с трудностями, но есть предел трудностей, с которыми можно справиться за один день.

– Осталось пять минут. Хорошо.

Бла. Бла. Руку очень сводит. Но в целом я опять стала больше писать. Это не значит, что я оправилась от всепоглощающей грусти – это не так. Я так сильно скучаю по сестре, что иногда ее отсутствие ощущается острее, чем присутствие, когда она была жива. А это говорит о многом, учитывая, что Талли была самым заметным человеком из всех, кого я встречала.

Но папа был прав: жизнь продолжается. Я снова работаю над рассказом, который начала весной и хотела сдать в конце семестра, но так и не продвинулась дальше стадии первого тошнотного черновика, поэтому сдала доктору Ли свой старый рассказ, который она еще не видела. Теперь я выискиваю бриллианты в черновике нового рассказа и улучшаю его. (Надеюсь, он становится лучше.) Пишу в жанре реализма, как обычно. Все персонажи выдуманные. Рассказ не про Талли. Но, конечно, я пишу о ней, даже когда пишу не о ней. То, что она моя сестра, всегда будет влиять на все, что я делаю. Как эффект бабочки. Она взмахнула крыльями, и моя жизнь изменилась. Из-за нее все, что я делаю, отныне будет совсем другим.

Я всегда говорила, что люблю писать, потому что мне нравится придумывать что-то новое, чего бы не было, если бы не было меня. Так вот все, что я пишу сейчас, я пишу только благодаря тому, что Талли жила. Может быть, однажды мои тексты будут читать не только доктор Ли и сокурсники. Может быть, их опубликуют, и незнакомые люди прочитают книжку с моим именем на обложке. И это будет именно то, что им необходимо прочитать именно в этот момент, и так я смогу им помочь. Талли будет участвовать в этой помощи, и ей бы это очень понравилось, потому что она любила помогать людям. Вот моя мечта.