Пробуждение - Нефер Митанни

- Аня! Господи, я думал, вы будете на станции, - хриплым голосом сказал Петрушевский и вдруг понял, что говорить что-то у него нет сил.

Он просто стоял, сжав руками плечи Анны – обнять её не позволяли цепи – и наслаждался прикосновением её волос к своему лицу. Капор слетел на спину и держался на лентах. Отдельные пряди выбились из причёски и щекотали лицо Сергея. Он ощущал биение её сердца и не хотел, чтобы эта минута закончилась.

Анна немного отстранилась и, охватив ладонями его лицо, заглянула в его глаза, а потом, потянувшись на носочках, осторожно поцеловала их. Прикосновения её губ были невесомыми, точно лёгкое облако коснулось его век. Он тоже смотрел в её глаза и оба они не сдерживали слёз, сбегающих по щекам.

В это время Николай подошёл к старшему фельдъегерю и попросил тихо, чтобы их не услышали:

- Снимите железа, дайте с женой попрощаться.

- Нам не положено, - отрезал тот, - инструкция, - развёл руками.

- Я заплачу, - Николай незаметно передал ему в руку толстый рулончик ассигнаций.

Фельдъегерь, не меняя равнодушно-невозмутимого выражения лица, охотно опустил взятку в карман и, шагнув к Сергею, приказал строго:

- Руки протяните!

Когда Петрушевский, отодвинув вздрогнувшую жену, протянул руки, фельдъегерь открыл замки и освободил арестанта от оков, прибавив при этом:

- У вас, сударь, есть десять минут! Некогда нам тут прохлаждаться! Поспеть на ночь на станцию надо всенепременно!

- Анечка! – Сергей шагнул к жене и теперь уже свободно прижал её к себе, - Милая, я уж и не чаял увидеться.

- Господи! У тебя кровь! – заметив раны на запястьях, она тот час перевязала правую его руку платком.

- Пустяки, - он улыбнулся, с нежностью рассматривая лицо жены, хотел запомнить выражение её глаз, трогательно-смущённое, чуть испуганное и растерянное.

Понимал, что она смущается этих объятий на людях, но иначе было нельзя, наедине их бы не оставили. Он просто встал так, чтобы сидевшие в телеге не могли её видеть. Обнял крепко и с нежностью поцеловал. Едва коснувшись её дрогнувших губ, он с пронзительной болью осознал, что это в последний раз. Да, в последний раз он целует жену и держит её в своих объятиях. И всю свою нежность, любовь и тоску по ней он вложил в этот прощальный поцелуй, жадный, как глоток воды томящегося от жажды, и осторожный, потому что боялся испугать её своим напором. И к несказанной радости Анна отозвалась на этот поцелуй, открываясь его страсти с не меньшим пылом и жаждой. Так стояли они некоторое время, слившись в поцелуе и обнявшись.

Потом она на мгновение подняла на него полные слёз глаза и прошептала тихо, почти беззвучно, так, что мог услышать только он:

- Я не оставлю тебя…

- Нет, любимая! Ты должна поберечь себя ради сына, - тоже не сдерживая слёз, отвечал он и губами собирал её слезинки, бежавшие по щекам. – Если я буду знать, что с вами всё хорошо, мне будет легче. Слышишь?

- Я люблю тебя, - прошептала она и вдруг привстала на цыпочки и поцеловала его, словно хотела не дать ему ничего возразить.

- Сударь! Пора! – поторопил фельдъегерь.

- Родная моя, обещай поберечь себя и сына! И прости меня за то, что заставил тебя страдать, что разрушил наше счастье! – быстро проговорил Сергей, порывисто обнял жену и осыпал поцелуями её мокрое от слёз лицо.

- Не говори так, Серёжа! Я не могу без тебя… - она сжала его пальцы, не желая отпускать.

- Николай! – Петрушевский выразительно взглянул на друга, взглядом прося удержать Анну. – Спасибо за всё и не поминай лихом, дружище!

- Не волнуйся! Я позабочусь о них! – Синяев шагнул к Сергею, и они обнялись. - Вот, возьми, это пригодится, - он протянул деньги, тихо добавил: - С ними можно договориться… Многие так делают.

- Спасибо, - Сергей ещё раз обнял друга.