В какой-то момент, я заприметила Илью в проходе. Его плечи были расправлены, а походка уверенная, как у вожака волчьей стаи. Уселся он с друзьями за угловой столик, вытащил из кармана сок и булочку. И мне вдруг стало грустно. Я так хотела подарить ему этот кекс, зря, что ли все утро прыгала на кухне, как пчелка-заводная. В итоге что? В итоге он ест покупную булку.

Взгляд мой потух, разговоры ребят за нашим столом, пошли мимо. Но стоило Цареву поднять голову и взглянуть в мою сторону, стоило нам пересечься глазами, как внутри все ожило, встрепыхнулось, подобно цветам весной на майской поляне.

— Даша! — щелкнули мужские пальцы у меня перед носом, заставляя перевести взгляд. Это Семен видимо пытался вызвать обратно на землю. Рожков посмотрел на меня, затем оглянулся, словно пытаясь просчитать угол моего обзора. И каким-то чудесным образом пришел к выводу, а главное верному. — Ты что на Царя глаз положила?

— Ч-что? — вилка выскочила из руки, и я ощутила, как щеки стали наливаться краской.

— Ты пялила в сторону Царя, вот и я говорю, нравится он тебе что ли? — не унимался Семен. И Беляев еще взял и тоже оглянулся, пытаясь понять, верно ли предположение друга.

— Я… мы с ним даже не знакомы толком. И вообще! Семен, ты вон майку заляпал, — постаралась перевести тему, хотя повод был такой себе.

— Даша, — подал голос Беляев, — ты реально на Царева смотрела?

— Нет, — нагло соврала я. А ведь и правда смотрела. Весь день и всю ночь только о нем и думала. И вообще, как только переехали сюда, он словно паразит занял все мои мысли. И если сначала я ждала какой-то подлости, боялась его, то сейчас мне просто хотелось познакомится поближе. Вчера Илья показался мне не плохим. Совсем наоборот. И руки у него такие теплые. И грудь горячая. И запах… с нотками цитруса.

— Даш, — толкнула в бок меня Маринка. — Телефон.

— Папа… — произнесла тихо я, всматриваясь с удивлением в экран смартфона.

Резко подскочила, схватила поднос, и кивнув ребятам, что мне надо поговорить, убежала на улицу. Возле дверей толпился народ, да и на турниках тоже. А мне хотелось пообщаться один на один с родителем, узнать, почему он не звонил две недели. Поэтому я свернула за угол, обогнула часть здания, и уже на пустой тропинке, покрытой зеленью, нажала на зеленую трубку.

— Дашенька, доченька, привет! — одарил ласковым приветствием папа.

— Привет, — сухо отозвалась я.

— Как дела, милая? Как школа? Ой, у нас тут уже холода стоят. Представляешь, снег первый был.

— Все нормально. Снег? Ого, везет вам.

— Скажешь тоже. Мы возле дома разгребали его, так я спину потянул. Кряхтел, как старый дед. А Тимошка, ну Олькин сын, помнишь, я рассказывал тебе о нем? — на самом деле, я не помнила, потому что отец ничего не рассказывал о сыне новой женщины. Обычно он верещал о ней, да о себе любимом.

— Ага, — соврала я зачем-то.

— Мы с ним пошли лепить снеговика. Нацепили ему морковку на нос, а утром представляешь, что обнаружили? Морковку-то эту перенесли вниз, ну типа… короче из снеговика мужика сделали. Местная шпана видать.

— Да у вас там веселье, — выдавила из себя я, и так обидно вдруг стало, так грустно. Захлопала ресницами, чтобы не дать слезам сорваться. Шла медленными шагами, пиная перед собой маленький камешек. Хорошо, людей вокруг не было. Только окошко, открытое в коридоре начальной школы в паре метров, оповещало, что я на территории учебного заведения, а не на обычной улочке.

— А на днях мы будку сколотили с мужиками. Тимошка щенка захотел. Разнылся так, и хоть тресни. Ну Олька сразу в позу встала, мол домой животину не надо. Пришлось выкручиваться.

— Везет твоему Тимошке, — сказала с завистью в голосе я, подходя ближе к открытому окну. Остановилась возле него, опустила голову, и распущенные волосы упали вниз, пряча мое лицо от солнца.

— Дашка, а чего голос у тебя такой грустный? Случилось что?

— Я скучаю, пап.