Дорогое удовольствие - Татьяна Никандрова

Общаясь со мной в офисе, Пеплов, как всегда, держится максимально холодно и отстраненно. А сегодня даже по имени не обращается, ограничиваясь рубленными фразами типа «принеси» и «подай». Как с девочкой на побегушках, ей-богу!

Дров в костер моего дурного настроения подбрасывает еще и разговор с матерью, во время которого она сообщает, что Булатик как-то неудачно упал и сломал палец. Даже для абсолютно здорового ребенка это очень неприятная травма, а для ДЦПэшника и вовсе – катастрофа. Эта новость очень меня расстраивает, ведь душа за брата болит ничуть не меньше, чем за себя.

Такими темпами к концу рабочего дня я чувствую себя максимально выжатой и опустошенной. Раздражение достигает пика, а неуверенность в собственных силах кажется необычайно острой. Поэтому, когда сотрудница финансового отдела во время телефонного разговора в шутку называет меня кулёмой из-за незначительной ошибки в документах, неожиданно для самой себя я начинаю реветь. Не просто тихонько плакать, пуская по щекам слезы, а прямо горько убиваться, уронив лицо ладони.

На каждом всхлипе мои плечи дергано подпрыгивают, голова гудит, а нос до предела забит густой слизью. Видимо, весь накопившийся за последнее время негатив решил выплеснуться наружу в виде неконтролируемой истерики.

Резкий звук распахнутой дверь заставляет меня моментально выпрямиться и вскинуть заплаканные глаза. Пеплов, стремительно выходящий из кабинета, на меня не смотрит, и я внутренне сжимаюсь, надеясь, что моя слабость так и останется для него незамеченной.

Но мне не везет – миновав почти половину приемной, Антон кидает на меня короткий взгляд, который, споткнувшись о мое распухшее лицо, становится более долгим и внимательным.

– Что случилось? – притормаживая у моего стола, интересуется он.

– Ни-ничего, – все еще борясь с раздирающими грудь всхлипами, отзываюсь я.

Наклоняюсь к выдвижному ящику и принимаюсь отчаянно в нем копошиться. Во-первых, это возможность хотя бы частично скрыть от Пеплова свою зареванную физиономию, а, во-вторых, есть вероятность, что где-то там завалялись бумажные платочки.

– У меня времени в обрез, – включая режим строгости, произносит Антон. – Либо ты сейчас выкладываешь все, как есть, либо разговор придется отложить на неопределенный срок.

– Почему? – фальцетом пищу я.

– Сегодня вечером я снова улетаю в Москву, – сухо информирует он.

Мой рот непроизвольно вытягивается в удивленном «о». В последние месяцы Пеплов прямо-таки зачастил с поездками в Москву – летает чуть ли не каждую неделю. Правда ненадолго, на один-два дня, но все же. Интересно, какие у него там дела? Надеюсь, не личного характера?

– Так что у тебя стряслось, Камила? – в голосе Антона слышится нетерпение.

– Я… У меня… В общем, у меня проблемы с одним преподом в универе, – решив не нервировать парня неуместной скрытностью, признаюсь я. – Он меня ненавидит, и, кажется, я не получу допуск к его экзамену. Последнюю контрольную я пропустила из-за болезни, а он отказался дать мне возможность ее переписать.

– Фамилия? – требовательно спрашивает Пеплов.

– Чья? – шмыгаю я.

– Преподавателя, – цедит Антон.

– А… Москвин. Москвин Арсений Харитонович, – отвечаю я, хотя не совсем понимаю, зачем Антону сдалась его фамилия. – Он старый и занудный, завкафедрой математического анализа, помнишь такого? С самого первого дня меня невзлюбил. А еще один раз был такой случай: я вышла к доске и…

– Я тебе понял, Камила, – прерывает меня парень, не дав договорить. – Поверь, недопонимание с преподавателями – не повод для слез. Иди умойся, приведи себя в порядок и продолжай работать. В конце дня зайди в кадровый отдел и оформи отпуск перед сессией, чтобы спокойно подготовиться к экзаменам.

– Не знаю, будут ли у меня эти экзамены, – горестно вздыхаю я, вспоминая злобное лицо Москвина.