Он моя проблема - Марина Риччи

Сидящие за столом вроде не проявляют никаких признаков отравления, а напитки все обильно сдабривают сахаром. Карен Оганесян вообще уплетает за обе щеки, пользуясь тем, что его уже убили. Они с Денисом сели за стол совсем недавно, заигравшись в спиритический сеанс. Еще бы! Карен, наверное, в жизни не молчал столько, сколько сегодня, хоть на сеансе отвел душу.

А вот Ольги до сих пор нет. И очень жаль, мне не терпится увидеть, как она будет есть с такими пышными усами. Я верчу головой, пытаясь понять, куда она подевалась. Сквозь звон тарелок и вилок я слышу какой-то странный звук.

— Тихо! — командую я и снова прислушиваюсь. — Слышите?

— Кто-то кричит, — побледнев говорит Женя.

Я срываюсь с места и бегу. Ольга лежит у основания лестницы, подперев рукой щеку и нервно барабаня пальцами второй руки по паркету.

— Оглохли вы там что ли? Ору вам, ору! Найдите меня уже, я тоже хочу есть! — договорив, она раскидывает руки и ноги в стороны и утыкается лбом в пол. В руке, подпиравшей щеку, нахожу обгоревший кусочек бумаги и по возможности незаметно засовываю себе в рукав. Когда к лестнице подходят остальные, я уже обшариваю ее карманы.

— Как ты быстро бегаешь, — недобро поглядывает на меня Ильинский.

— Это просто ты тормоз. Это было в ее, то есть, его кармане, — я протягиваю ему вырванную страницу из Энциклопедии искусств. Он хватает ее, как коршун и рассматривает.

— Здесь о древней Абиссинии. Оружие, маски, идолы. Они делали всякие штуки из золота, почти утерянные. А к нам это как относится?

— Значит, как-то относится, — отвечает ему Стас с верхней ступеньки. — Тут следы борьбы. Осторожно, не затопчите ничего!

На верхней ступеньке лежит вырванный кусок ткани, видимо, из Ольгиного пиджака. Наверное, тут они схватились с убийцей, прежде, чем он ее толкнул.

От лестницы, к одной из дверей, ведут следы, нарисованные мелом. Две пары. Следы крупные, не похожи на женские. К закрытой двери Ильинский успевает первым, вы вламываемся за ним.

Это кабинет хозяина дома. Мы уже его осматривали, но ничего не нашли.

— В камине что-то жгли, — Самойлов берет кочергу и шевелит обрывки бумаги. — Может, еще получится что-то прочитать.

— В ящике стола тайник! — сообщает Женя. — Смотрите, тут двойное дно и отсюда явно все вынули.

— Это завещание, — Стас сгребает обрывки в совок и высыпает их на серебряный поднос. — Попробуем что-то разобрать.

Спустя почти час, паззл из обгоревших обрывков собран. Не хватает нескольких кусков, но уже можно что-то разобрать.

— «Моей неверной… В пользу церкви… Дорогому другу… Достойной пленнице? Племяннице?… Прошу прощения… Проклятый идол… Все остальное… моей…» Моей кому? — Ильинский снова шевелит кочергой угли в камине. — Куска не хватает!

У меня возникает идея. В каминном зале, где мы собирались утром, есть точно такой же стол.

Ничего не объясняя, бегу туда и ощупываю ящик. Подцепив ногтем маленький выступ, с щелчком открываю тайник и нащупываю содержимое.

— Что там? — спрашивает Стас, склоняясь над моим плечом. От его дыхания, у меня по затылку бегут мурашки.

— Старая фотография. 1867 год, двадцать лет назад.

На фото с очень плохим фотошопом стоят три мужчины в армейской форме. Мужчина с пышными бакенбардами, наверное, покойный хозяин замка, мужчина без лица с Ольгиными усами и мужчина, повернувшийся боком, лица которого почти не видно. Эгертон, Фишер и Хамфри — написано на обороте.

— Опять вы вдвоем шепчетесь, — негодует Ильинский, тяжело дыша. Непросто ему за нами бегать. — Что нашли?

— Вот, — протягиваю я ему фото. — Узнаешь джентльмена справа?

Он вертит фотографию в руках, но только разочарованно качает головой.

— Кто такой этот Хамфри?

— Не знаю, наш убийца, наверное, — я с подозрением смотрю на Ильинского. — Может быть, это ты?

— Моему персонажу двадцать семь. В 1867 году я был ребенком.