Жена самурая - Виктория Богачева

Но он решил проявить… милосердие? Решил, что лучше девчонке побыть одной и сперва осознать все случившееся. И теперь вынужден делить трапезу с Такао и его женой, с лица которой не сходила ликующая, победная улыбка.

Она была счастлива избавиться от падчерицы и вдвойне счастлива от мысли, что та станет не женой, но бесправной наложницей. Она ведь искренне ненавидела девчонку — несносную, вздорную, наглую, которая, тем не менее, была первенцем Такао, и этим лишала Ханами наследства. Но теперь все сложилось как нельзя лучше: Хеби ведь даже не могла о таком мечтать! Теперь ее девочка останется единственной законной дочерью: о Наоми, разумеется, никто не будет и вспоминать. Ханами станет наследницей отца и, быть может, однажды возглавит клан. Вместе с мужем, разумеется. Они выберут для нее мальчика из хорошей, уважаемой семьи.

«Кто воспитывает женщин, подобных ей?» — Такеши скривился, цепляя палочками рис. Улыбка женщины успела изрядно намозолить ему глаза. Ей следовало бы менее ярко проявлять свою радость, но, очевидно, Такао не мог справиться ни с дочерью, ни с женой.

Он вообще немногое мог, высокомерный, себялюбивый человечишка. Не мог достойно управлять поместьем, не мог содержать клан, не влезая в долги, не мог шире взглянуть на ситуацию, просчитать ее на несколько ходов вперед. Впрочем, это было лишь на руку Такеши и его отцу, что не мешало ему, однако, презирать Такао за слабость, трусость и глупость.

Он удивлялся, как Токугава столь легко согласился откупиться дочерью? Отчего не предложил часть дальних земель, несколько деревень с крестьянами? Они, разумеется, не согласились бы, но он даже не попытался.

И это во время не прекращавшейся между кланами войны за власть и влияние на Императора! Смертоносной, опасной войны, которая была близка к развязке.

Такао отдает свою дочь, свою наследницу, словно разменную монету. Словно не она его перворожденное дитя.

Узы крови должны быть священны. Неважно, что он считал Наоми непокорной и дерзкой, что едва терпел и все больше разочаровался с каждым годом. Это — неважно, пока они связаны, пока они семья. И Такао уничтожил эту связь.

— Где Наоми? — Кенджи наклонился к сыну, когда вошедшие слуги завладели вниманием Токугава.

— В чайном домике, — едва шевеля губами, ответил он. — Я… перестарался с ней.

Отец недовольно взглянул на него и скривился, без слов говоря, что не собирается ночевать здесь по его прихоти. Такеши с трудом подавил желание закатить глаза и дернул плечами, нетерпеливо поглядывая на дверь.

Наоми действительно пора было вернуться.

Он не допускал мысли, что девчонка могла что-то натворить. Знал, что Кацуо и Масато этого не допустят, и потому медленно начинал злиться на ее задержку.

Будто вторя его желанию, в дверях показалась Наоми, сопровождаемая с двух сторон солдатами. Повисшая в комнате тишина была оглушительной и звонкой: взгляды слуг, семьи, обоих Минамото были устремлены в ее сторону.

Она казалась бледной тенью той Наоми, которую Такеши оставил в чайном домике: строго поджатые губы, бескровное лицо, заломленные руки. И лишь ее глаза оставались прежними: с лихорадочным блеском и шальными, сумасбродными искрами. Но смотрели они совсем по-другому: устало и хмуро, с горечью, которую можно было ощутить.

— Где ты была столько времени? Ты заставила себя ждать! — сразу же отчитал ее Такао, поднимаясь с мягкой подушки из-за стола.

Наоми посмотрела на отца так, будто видела впервые в жизни, и не сразу нашлась, что ответить.

— А в чем дело? Ты волновался, что я заблужусь в темноте нашего сада? — привычно огрызнулась она, искоса поглядывая на Такеши. Она ни на что не надеялась, нет. Но все же… все же.