Но она его удивила. Не своей проницательностью, нет, ведь она всегда обладала хорошей интуицией. А тем, как она смотрела. Глаза запали от усталости, истощения и бессонных ночей. Лицо заострилось, утратив женственную мягкость. Перенесенное горе отражалось в каждой морщинке, в каждой его черточке. Но ее взгляд был взглядом уверенной, сильной женщины, не сомневающейся в своем праве так смотреть, потому что ничто не могло сломить стальной стержень внутри нее.

— Глупый вопрос, да? — сухо хмыкнула Наоми. — Будто ты признался бы, что что-то утаиваешь.

Она медленно встала, морщась и держась рукой за низ живота, и подошла к седзи. Отодвинув створку слегка в сторону, она выглянула наружу — оживление, обычно царившее в поместье перед приемом гостей, не доходило до этой части дома и сада. Здесь не сновали по дорожкам слуги, не раздавались громкие голоса — лишь тихо шуршали на ветру деревья.

Наоми не вздрогнула, когда Такеши подошел к ней со спины и, помедлив, обнял, накрыл единственной ладонью ее скрещенные на груди руки. Она не захотела отстраниться. И она уловила его секундную задержку — он ждал, оттолкнет или нет?

— Поезжай, — попросил он, смотря на сад поверх макушки Наоми. Чуть склонив голову, он поцеловал ее в затылок.

— Ты отсылаешь меня? — спросила она, и ее голос не дрогнул, не изменился ни на чуть.

— Я тебя прошу, — Такеши, не сдерживаясь, глубоко вздохнул. — Мне так будет спокойнее, — повторил он.

Он мог бы ей приказать, и она не посмела бы ослушаться. Она его жена. Она обязана ему подчиняться. Но он ее просил.

— Тебе пойдет на пользу побыть немного вдали от поместья. Здесь слишком много мрачных воспоминаний.

Наоми согласно кивала в такт его словам. Ее муж во всем был прав — отвратительная, раздражающая черта. Может, она и впрямь поправится быстрее, если уедет?

— Ты останешься один.

— Я справлюсь.

Затылком она почувствовала его усмешку.

— Я хочу, чтобы ты снова улыбалась, — сказал Такеши очень тихо, совсем шепотом, и Наоми заплакала, услышав. — Пожалуйста, поезжай.

Беззвучные слезы все текли и текли по ее лицу, и она даже не пыталась их скрыть. Муж молча обнимал ее со спины, и в какой-то момент Наоми сжала его руку обеими ладонями и положила на свой живот. Невероятное тепло разливалось внутри нее, несмотря на горечь последней потери. Они никогда не говорили друг с другом о любви, но сейчас, в ту самую минуту, она ощущала любовь мужа каждой клеточкой своего тела.

— Да, — когда слезы иссякли, Наоми кивнула. — Мы поедем.

Такеши молча поцеловал ее в затылок.

— Тогда отправляйтесь не медля. Если донесения самураев верны, Асакура будет в поместье после полудня. Я сам поговорю с Хоши.

— Это хороший повод, чтобы пересмотреть брачные договоренности, — на губах Наоми застыла вымученная, печальная улыбка. — Ведь клану нужен наследник.

— Нет, — Такеши резко мотнул головой. — Не в этот раз. Говорить с Асакура надо с позиции силы, а сейчас мы не на ней. Не думай об этом пока, — он выделил голосом последнее слово. — Прежде тебе нужно поправиться.

Такеши мягко отстранился от нее и вышел из комнаты. Он задвинул за собой двери и встретился взглядом с дочерью, дожидавшейся его в коридоре. Хоши, оправившаяся от потрясения, вызванного столкновением с отцом, смотрела на него уже без прежней робости и испуга. Она смотрела на него исподлобья, почти вызывающе — но все же не переступала ту невидимую грань.

— Матушка не больна, — заявила она первой, не став дожидаться, пока заговорит отец. — И она не может меня заразить. Тогда почему…

Такеши взмахнул рукой, останавливая поток слов дочери, и она, наконец, заметила повязку у него на ладони, которой еще не было во время вчерашнего ужина.